Шрифт:
По поводу выпивки — это чистая правда, в редакционных коллективах тех лет — хоть провинциальных, хоть столичных — редкий день обходился без коллективных застолий. И не только потому, что «зарплата и гонорар». Выпивали словно бы по сложившейся издавна привычке, потому что так заведено, потому что «мы, журналисты, — люди свободные, творческие и никто нам не указ». Но ведь и в других коллективах тоже пили. Выпивали рабочие после заводской смены. Выпивали врачи — даром, что ли, спирт всегда под рукой и бесплатно. Выпивали конструкторы и инженеры в секретных «почтовых ящиках» (так тогда именовали в народе закрытые предприятия ВПК). В армии крепко дружили с алкоголем. Там, в наших славных вооруженных силах, смертность среди солдатиков была запредельно высокой, а все потому, что они употребляли спиртосодержащие жидкости типа тосола, фактически добровольно глотали яд.
Можно сказать: выпивка на рабочем месте была частью советского образа жизни.
Вышестоящие партийные комитеты, конечно, знали, что в газетах пьют, но смотрели на это сквозь пальцы, а те, кому следовало, копили на особо пьющих компромат — небось когда-нибудь пригодится.
Диплом А. Н. Яковлева об окончании Ярославского государственного педагогического института им. К. Д. Ушинского. 18 апреля 1947. [ГА РФ]
Архивы не сохранили «очерков и рецензий» за подписью Яковлева, зато сохранили написанные им передовицы и отчеты с разного рода партийных сборищ. Судя по их заголовкам, это были на редкость скучные, банальные тексты, абсолютно выхолощенные, лишенные жизни.
Вот эти заголовки:
«Под знаменем Ленина, под водительством Сталина», «Организованно закончить учебный год в сети политпросвещения», «Политическая учеба коммунистов», «Гениальное сталинское произведение», «Командирам производства — экономические знания», «Партийный кабинет», «Выше качество лекционной пропаганды», «Выше уровень партийной учебы». И так далее, и тому подобное…
«Статьи своего времени, ничего не скажешь, — вздыхает Яковлев, вспоминая это „творчество“. — Серые, как солдатское сукно, они не выходили за рамки официальных норм, были просто „правильными“, а часто — халтурными» [1] .
1
Яковлев А. Омут памяти. М.: Вагриус, 2000.
Справка о работе А. Н. Яковлева старшим преподавателем в Ярославском государственном педагогическом институте. 14 ноября 1947. [Из личного архива А. Н. Яковлева]
Из таких вот «халтурных» статей и состояли на восемьдесят процентов полосы тогдашних газет.
Но и школу хорошую он прошел в редакции «Северного рабочего». Хорошую — для дальнейшей карьеры в разных партийных инстанциях, где требовалось быстро соображать, уметь грамотно излагать мысли (иногда свои, но чаще — начальственные), быть в меру циничным и исполнительным. Про цинизм он так написал: «Все это чувствовали, но никто не знал, как можно сделать по-другому. Да и не думали об этом» [2] .
2
Там же.
Статьи молодого журналиста Александра Яковлева в областной газете «Северный рабочий» (Ярославль). [ГА РФ]
Отдушиной для Александра были попытки сочинять короткие рассказы или этюды — как правило, их сюжеты подсказывала сама жизнь: сделанные во время командировок наблюдения, записанные разговоры с людьми.
Вот один из таких этюдов, при всем своем художественном несовершенстве, он как раз показывает, что душа автора не зачерствела от бесконечного изготовления партийных агиток, употребления пустых и банальных слов.
В учительской было шумно. Одни заканчивали последние приготовления к уроку, другие делились впечатлениями, рассказывали то раздраженно, то весело о поступках ребят.
— Подумайте только, он весь урок вертелся, не слушал и все как-то ехидно улыбался во время моего объяснения. Пришлось выгнать с урока, — говорила средних лет учительница, перебирая тетради и быстро засовывая их в портфель. Длинный нос учительницы горел возмущением.
— Невозможно работать. Дети не педагогичны. Все уважение потеряли, — отрывисто выкрикивал учитель математики, писклявый голос которого плохо вязался с его довольно округлой фигурой, низким ростом и румяным лицом.
— Нет, прежде было не то. Ученики боялись учителей, уважали, — ворковала старая учительница, с трудом открывавшая потухшие глаза. — Вот я недавно так устала, что не могла просидеть на уроке. Пока ученики делали задание, я и вздремнула. И что вы думаете, открыла глаза, нет учеников, ушли. Безобразие. Нет, прежде такого не было.
В это время у дверей учительской стоял мальчишка лет двенадцати-тринадцати, понурив голову и быстро перебирая пуговицы серенького пиджачка. Молодая учительница, видимо классный руководитель, строго вопрошала:
— Чем ты вчера занимался? Почему на уроке не был?
Ученик молчал.
— Я тебя спрашиваю или нет? Будешь ты отвечать или нет? Говори, почему на уроках не был? Молчишь, лентяй! Прогульщик, — добавила учительница, отвернувшись, и бросила:
— Можешь идти домой, пока не скажешь, на уроки не пущу.
— Я братишку в больницу водил, — вдруг сказал мальчишка.
— А мать где же?
— Она тоже болеет.
— Врет он! Слушайте его! Сразу видно, что выдумывает! Как врать научились! — нервно выкрикнула рыжеволосая, растрепанная дама, лет 45, с ярко накрашенными губами и в длинном платье.
Мальчишка вскинул голову, удивленно посмотрел на говорившую и сказал спокойно и тихо:
— А вы меня врать еще не учили.
Затем повернулся и вышел из учительской. Из окна было видно, как он, снова опустив голову, медленно шел по улице. Мне показалось, что мальчик плачет.
— Вот смотрите!
— Вот как отвечать стали.
— Не место в школе таким.
— Пора дисциплину наводить.
— Довольно! Все только с учителя да с учителя!
Эти возгласы раздавались то в одном, то в другом углу учительской. Шумное возмущение было прервано звонком. Учителя, перебрасываясь отрывистыми фразами, расходились на уроки.
В следующую перемену завуч школы, бывшая свидетелем этого маленького события, как только учителя собрались, сказала им:
— Между прочим, товарищи, мальчик не лгал. Мать у него действительно больна и братишка тоже. Отец-то у них погиб на фронте. Вот он и ходил с братишкой в поликлинику. Пионервожатая сейчас пришла от них и рассказала. Вам бы, Мария Петровна, надо сходить к ним, — сказала завуч, обращаясь к учительнице, которая беседовала со школьником.
В учительской воцарилась неловкая тишина. У всех появилось дело, и было слышно, как скрипит перо, которым что-то усердно писал математик.
3
ГА РФ. Ф. 10063. Оп. 1. Д. 463.
В личном архиве Александра Николаевича сохранились и другие листочки с такими же короткими рассказиками или этюдами. Про театр. Про болельщиков футбольного матча в провинциальном башкирском городке. Про войну.
Статья А. Н. Яковлева. «В учительской». [ГА РФ. Ф. 10063. Оп. 1. Д. 463]
И стихами он баловался, как и многие его сверстники в те годы.
Расторопного молодого журналиста, верно освещавшего пропаганду марксизма-ленинизма, оценили «наверху» и снова пригласили на работу в Ярославский обком КПСС, теперь на должность заместителя заведующего отделом пропаганды и агитации. Отныне он ведал агитацией, то есть тем, чего (по его собственному признанию, сделанному позже) не существовало в природе. К счастью, это продолжалось недолго, уже в следующем 1951 году Александр был утвержден заведующим Отделом школ и высших учебных заведений обкома партии.
В двадцать восемь лет стал партийным работником, входившим в «номенклатуру», иначе говоря, в правящий класс советской элиты.
Статья А. Н. Яковлева «Заметки. О театре». [ГА РФ. Ф. 10063. Оп. 1. Д. 464]
Это сразу сказалось на многих сторонах его жизни. На материальной — к 1500 рублей официальной зарплаты добавился конверт с 3000 рублей, с которых не брали налоги и партвзносы, был тогда такой негласный «бонус» у номенклатуры. На административной — к члену бюро обкома отныне регулярно являлся представитель соответствующей службы местного управления КГБ с докладом об обстановке в учебных заведениях Ярославской области, настроениях профессоров и студентов, негативных тенденциях (например, сообщалась информация, полученная от агентуры, о тех, кто слушает по радио вражеские «голоса»).