И следующая новость:

— «Британский производитель автомобилей класса „люкс“ и реактивных двигателей „Rolls-Royce“ объявил о банкротстве после того, как понес финансовые потери при разработке двигателя для большого реактивного самолета по контракту с неверно оцененной ценой». Может показаться, что капиталисты надорвались, но я вижу здесь два варианта махинаций. Первый — капиталист решил избавиться от высоконаучного, трудоемкого направления реактивных двигателей, сосредоточившись на дорогущих машинках. Воспользовавшись моментом, он запустил процедуру банкротства, прекрасно понимая, что британское правительство без них обойтись не сможет, поэтому выкупит «двигательное» направление в бюджет. Старый принцип: присвоение доходов — национализация убытков. Британский пролетарий заплатит за все! Второй вариант махинации: государство решило, что стратегической важности разработки не достойны находиться в частных руках, поэтому надавило на капиталиста, чтобы под предлогом банкротства отжать двигатели себе. Помните об этом примере, когда «голоса» снова начнут читать мантры о свободном рынке и эффективности предпринимательской инициативы. Когда дело касается реально важных вещей, государство не может себе позволить отдать их на откуп частному капиталу — приходится вмешиваться, регулировать и брать под контроль. Помните основу: капитализм — это лицемерие, двойные стандарты и манипуляции.

— Куда поехал? — переспросил я.

— К Иркутским золотодобытчикам. Через одного бывшие зэки, — повторила Виталина.

— И жену повез? — хохотнул я.

— Не повез — она в Париж улетела.

— Что ж, сейчас Владимир Семенович наслушается деклассированных элементов и начнет петь реквиемы ворам, — предположил я. — Но нам-то чего? У нас свои дела.

И с новыми силами накинулся на вылепленные любимыми ручками манты, старательно обмакивая их в сдобренную чесноком смесь кетчупа и майонеза.

—…Таким образом, Лихтенштейн стал единственной областью западного мира, где женщины не могут голосовать, — пробубнил новость оставшийся включенным телевизор.

— В Лихтенштейне женщина — не человек, — хохотнул я. — А в Швейцарии дамы избирательное право тоже только на днях получили. И при этом мы — первая на свете страна с полным равноправием, на секундочку — являемся для так называемого цивилизованного мира тоталитарной парашей. Просто руки опускаются от такого лицемерия.

— Будет нужно — я помогу поднять, — улыбнулась Виталина. — Но вообще это такое себе равноправие — у нас женщины и на работу ходят, и хозяйство ведут, и детей в садики-школы водят, а мужик после работы домой вернулся и на диван с пивом.

— Нечестно, — подтвердил я. — Можно, конечно, на нее ответственность и переложить — надо было, мол, нормального, помогающего и понимающего выбирать, но реальность так не работает, а задним умом все сильны. Извини, не полезу — семейная жизнь штука специфическая, тем более в настолько демографически травмированной стране. Да и смысла нет — кто пи*дюка слушать будет? Геополитика с экономикой — это, как ни странно, штуки попроще, чем донести до горе-«кормильцев» тот факт, что в случае наличия полноценной работы у обоих супругов домашние обязанности было бы неплохо распределить, типа как у нас, — указал на висящий на стене у окошка разлинованный лист с заголовком «график дежурства».

— Я за эти два года отдохнула больше, чем за всю прошлую жизнь, — вздохнула Виталина.

— Это с улыбкой и гордостью говорить надо, причем — перед подружками! — назидательно заметил ей я.

Рассмеявшись, Вилочка заверила:

— О, не переживай — все, кто в курсе, мне просто образцово-показательно завидуют.

— Равно как и мне! — хохотнул я. — Видишь, какая у нас гармония.

— Посуду помой, гармонист, — хихикнула довольная девушка и ушла наводить красоту.

Ликвидировав последствия обеда, прошел в комнату и аккуратно сложил в папочку две ценнейшие бумаги. Одевшись, дождался Виталину, помог ей надеть легкую «шубку» из шерсти редкой зверушки викуньи, сам ограничился пальто, и мы вышли в солнечный, звенящий капелью, день. Сев в «Москвич», добрались до социологического НИИ и посигналили.

— Нашего Владимира Васильевича научные функционеры не любят, — коротая ожидание, поделился инфой с Вилочкой. — Он в подпольном марксистском кружке диссидента Краснопевцева состоял, за что лишился аспирантуры и был вынужден работать токарем на заводе. Прикинь какая злая ирония — на тридцать девятом году Советской власти существовали подпольные марксистские кружки, направленные на подрыв авторитета товарища Хрущева.

— Диссидента как не назови, — пожала плечами Виталина.

— Так, — согласился я. — Нефиг тут лодку раскачивать от большого ума.

В моей реальности Краснопевцев с 90-х годов был организатором и главным идеологом музея предпринимателей, меценатов и благотворителей в Москве. Это что, марксист? Фигня это, а не марксист.

На крылечко института вышел одетый в пальто, кепку и держащий в руке портфель товарищ Крылов. Миновав короткую дорожку, он забрался на заднее сиденье. Обернувшись, я пожал ему руку:

— Готовы?

— Готов! — подтвердил он.

Виталина повезла нас к выезду из города — вот бы мне собственный аэропорт, чтобы в Хабаровск не кататься!

— А я тут Виталине рассказываю о вашем диссидентском прошлом, — похвастался я.

— Молодой был, — пожал он плечами.

— Получается так, — кивнул я. — А еще рассказываю, что научные коллеги вас не любят.

— Не любят, — согласился он. — А за что научным импотентам меня любить? Таких как я — эксплуатируют и обобществляют. А теперь меня, даже не кандидата наук, на НИИ поставили. Да они меня стрихнином отравят, если возможность будет! Выскочка! Неуч! Контра!

— Ученые? — удивилась Виталина.