Надо полагать, беседы эти всё же имели в большой мере характер теоретических рассуждений насчёт определённых возможностей предотвратить военное поражение Германии. В пользу такого предположения говорит не в последнюю очередь и тот факт, что сам Гальдер ни в каких действиях против гитлеровского режима участия не принял и верно служил своему фюреру до тех пор, пока тот не прогнал его в сентябре 1942 г. Не участвовал Гальдер и в заговоре 20 июля. Однако не следует отрицать, что беседы с Гальдером наверняка способствовали тому, что отрицательное отношение Штауффенберга к нацистскому режиму приобрело более отчётливые акценты. Тем не менее твёрдо установлено, что в 1940—1941 гг. Штауффенберг ещё не был готов на активное сопротивление и считал ещё невозможным устранение Гитлера. «Он ещё слишком побеждает», — сказал Штауффенберг весной 1941 г., имея в виду Гитлера и шансы на успех переворота111.

Как воспринял Штауффенберг нападение гитлеровской Германии на Советский Союз, точно нам неизвестно. Но то, что он осудил его, видно из следующего высказывания Гальдера: «И в дальнейшем, когда всё более созревало решение Гитлера о нападении на Россию, и, наконец, во время войны в России беседы шли насчёт того, как, не превращая Гитлера в мученика, военными средствами свергнуть его и подорвать власть [нацистской] партии»112. До нас дошёл и следующий характерный эпизод. Зимой 1941/42 г, Штауффенберг велел повесить в своём кабинете портрет Гитлера, а когда один из посетителей выразил своё удивление, сказал: «Я повесил именно этот портрет для того, чтобы каждый приходящий ко мне увидел в нём диспропорцию и безумие»113.

В декабре 1941 г., когда Браухич был смещён и Гитлер принял лично на себя командование сухопутными войсками, Штауффенберг приветствовал это, ибо считал, что тем самым создаётся единство руководства армией и рациональное распределение обязанностей в военной верхушке. По крайней мере теперь начальник генерального штаба сухопутных войск получает возможность сам докладывать Гитлеру. Некоторое время Штауффенберг ещё верил, что положение на Восточном фронте может быть стабилизировано. Но надежды эти просуществовали недолго. Тяжёлые потери вермахта в зимней битве 1941/42 г. под Москвой и на других участках Восточного фронта привели к повышенной потребности в людях и технике, что в свою очередь привело к тому, что соперничество между сухопутными силами, войсками СС и авиацией вспыхнуло с ещё большей силой. Войска СС воспользовались своим политическим положением для того, чтобы обеспечить себе сравнительно наибольшую часть материального пополнения за счёт армии. Геринг как ближайший Доверенный человек Гитлера добился того же для люфтваффе. В силу своего служебного положения Штауффенберг имел представление об этих интригах, которые ещё более усилили его отвращение к нацистским главарям.

Полковник Вольф Хенкель, служивший тогда в отделе боевой подготовки генерального штаба сухопутных войск, писал в 1944 г. о Штауффенберге в газете «Фрайес Дойчланд»: «Штауффенберг был офицером генерального штаба, стоявшим по своим способностям выше среднего уровня. Будучи разумным, сознающим свою ответственность офицером, он в высшей степени критически наблюдал за уже резко выявившимся конфликтом между Гитлером, фон Браухичем и Гальдером. Он принадлежал к тем молодым офицерам генерального штаба, которые не жалели сил, чтобы осуществить своё «бегство из ОКХ», то есть добиться перевода в один из крупных общевойсковых штабов действующих войск, чтобы избавиться от невыносимой атмосферы, возникшей в результате разногласий внутри высшего командования. Полковник граф фон Штауффенберг на основании своего доверительного положения в ОКХ имел глубокое представление о сложившихся условиях. Как немногие другие, он осознал ту катастрофу, к которой вело Германию руководство Гитлера»114.

Штауффенбергу пришлось понять: после зимней битвы 1941/42 г. людские потери сухопутных войск больше не могли быть возмещены за счёт пополнений из Германии. В организационном отделе генерального штаба высчитали, что нехватка штатного состава в армии, сражающейся на Восточном фронте, составляла на 1 ноября 1942 г. уже 800 тысяч человек и к весне 1943 г. должна возрасти до 1,2 миллионов человек. В августе — сентябре 1942 г. сухопутные войска потеряли на 27 тысяч человек больше, чем получили в виде пополнения115. Только в ходе зимних боёв 1941/42 г. были разбиты свыше 50 немецких дивизий; потери к 28 февраля 1942 г. значительно превысили 1 миллион человек. Для восполнения этих потерь Главному командованию сухопутных войск пришлось перебросить на Восточный фронт 39 дивизий и 6 бригад из Германии, а также других европейских стран, где в это время крупных военных действий не велось116. Хотя летняя и осенняя кампании вермахта в 1942 г. привели его к берегам Волги и к горам Кавказа и принесли ему большой выигрыш территории, поставленных стратегических целей он так и не достиг. Это обошлось ещё в 1 миллион убитыми, ранеными и пленными. Командованию же Красной Армии, напротив, удалось не только компенсировать потери, но и создать крупные людские резервы и резервы военной техники. В 1941 г. Советский Союз производил 24 700 танков и 25400 самолётов, Германия же — 9300 танков и 14 700 самолётов117. Соотношение сил на советско-германском фронте к концу 1942 г. изменилось в пользу Советского Союза118.

Всё это не могло укрыться от Штауффенберга и неизбежно должно было оказать воздействие на его взгляды. Однако процесс этот шёл не прямолинейно и не без противоречий.

С отвращением воспринимал Штауффенберг в это время сообщения о том, как обращается вермахт с населением оккупированных областей на Востоке. Он с возмущением выступал против жестокого ограбления и угнетения людей в этих областях и характеризовал обращение с «восточными рабочими» как «безответственное провоцирование Востока»119. На совещании в Виннице в октябре 1942 г., на котором присутствовало около 40 офицеров службы генерального штаба, он резко осудил германскую восточную политику и заявил, что Германия сеет на Востоке такую ненависть, «которая когда-нибудь ещё найдёт своё отмщение на наших детях». Германская восточная политика «способствовала лишь тому, чтобы превратить людские массы на Востоке в наших врагов»120. Штауффенберг считал скандальным, что среди руководящих лиц не находится никого, кто однажды открыто сказал бы фюреру об этом. Однако эти слова, сказанные на официальном совещании, надо рассматривать лишь как приём самозащиты, ибо к тому времени Штауффенберг уже не верил в то, что преступления и бесчеловечная жестокость творятся без ведома Гитлера и вопреки его намерениям.

Осведомлённость о военных преступлениях, творившихся германским вермахтом на территории Советского Союза, в значительной мере способствовала формированию и укреплению антинацистской позиции Штауффенберга. Однако надо отметить, что к этому времени он ещё ни в коей мере не избавился от порождённого его происхождением и воспитанием антикоммунистического мировоззрения. У него ещё преобладало представление, будто более хорошим обращением с населением оккупированных восточных областей можно сделать это население союзником Германии в антисоветской борьбе. Этой идеей Штауффенберг руководствовался и в своей деятельности, связанной с формированием восточных «добровольческих соединений». То была, если несколько упростить этот процесс, происходившая в нём своего рода духовная война на два фронта.

Во второй половине 1942 г. Штауффенберг всё больше приходил к идее активного выступления с целью устранения Гитлера. Укреплению в нём этой идеи содействовали в первую очередь сведения о преступлениях в отношении гражданского населения и советских военнопленных, сообщения о тяжёлых и невосполнимых потерях на Восточном фронте, известия о приостановке германо-итальянского наступления у Эль-Аламейна в Северной Африке и, наконец, всё более частое вмешательство Гитлера в ход военных действий, а также те оскорбления, которым тот подвергал генералов и офицеров. К этому добавлялось и следующее: осенью 1942 г. стало очевидно, что германское наступление в районе Сталинграда и на Кавказском фронте ввиду упорного советского сопротивления не может быть успешным.