— Что это меняет? — ворчу я в ответ.

— Посмотрим. Ты можешь запаниковать и броситься под пули — или продолжишь держаться идей и принципов. Ах, эти эмоции… жаль, ты не можешь ощутить, как химия преображается в бинарные канты…

Я чувствую вспыхивающее раздражение. Неважно, невмы тому виной или остатки характера Адриана — но я решаю показать норов демонице. Сравнять, так сказать, счёт.

— Говоришь, эмоции?

Меч входит в глазницу с минимальным сопротивлением, и намёки на осознанность движений пропадают в тот момент, когда остриё пробивает заднюю стенку черепа колдуна. Вокруг меня вновь появляются золотистые тени, наносящие колящий удар прямо в голову одержимого колдуна, и я проворачиваю клинок в глазнице. Желтоватые осколки вытекают вместе с чем-то, подозрительно напоминающим машинное масло, и Армод даже не стонет — лишь дёргается в судорогах. Ада молчит, и я решаю сказать эпитафию за неё.

— Один твой родственник не так давно мне сказал, что невмы не могут быть сильнее самого меча. Точно так же и тело не может быть сильнее духа. Ада, что ты скажешь на эту слабость тела? А ты, Армод? Ты сдался. Не меч и не руны, не демон, взявший во владение твоё тело — твоя истощённая сила воли проиграла нашу схватку. Поэтому и только поэтому ты и твой новый хозяин будут сегодня мертвы.

Замах. Рукоять упирается под резиновый змеиный язык, шипящий от прикосновения к пламенеющему клинку. Острие указывает в чёрное, несмотря ни на что, небо Пургатории. Мне остаётся провернуть оружие в ране, не обращая внимание на мерзкие, чавкающие знаки, новые золотистые тени и чёрный ихор, заливающий мне штаны и ботинки. Что и делаю под внимательным взглядом Ады. Мне хочется спросить её — какие эмоции она получает, видя смерть дальнего родственника по своей вине? Видит местный Первосоздатель — выдернув кодекс, оставил бы этого юродивого в покое (может, и погром бы сгладился). Но насмешливый тон демоницы меня взбесил.

Ярость пробирает мои импланты, а туча вопросов готова порвать мой мозг. Впрочем, никого спросить я не успеваю. Как только труп перестаёт вздрагивать, меня выносит в реальное пространство, в котором моё тело ещё летит мешком с дерьмом. Или — вместе с мешком дерьма, если таковым считать покойного Армода.

— Атаман?

Скинуть с себя труп. Кое-как, напрягая мышцы, приподнять его и начать рубить мечом по напичканной железом шее. Не очень успешно — всё же, в этой реальности мечи не секут всё подряд. Понять, что такими темпами на клинке останутся зазубрины, весьма хреново влияющие на функционал. Но всё же ткнуть пару раз в сторону наиболее «мясных» частей тела колдуна. Просто для сброса пара.

— Эй, щеглы!

Я слышу вопли возмущения. Но всё же поднимаю как можно выше отпиленную голову колдуна, сопровождая пафосный жест не менее пафосным окриком. Боевики, видя падающий кибертруп, сдаются — но далеко не все. Часть, несущая на лице явные следы спешного наведения лоска у барберов, шрамы от драк и прочие следы в глубоком подулье, сопротивляются ещё отчаяннее. Словно понимают, что без Армода их в лучшем случае выкинут на свалку. Что ж, похоже это пат. Пора сваливать.

— У вас есть план, как вытаскивать тела?

— Какой план, атаман? Бросаем их и прыгаем вниз!

— Не боись, Адриан. Семьи потом получат долю и полную историю, чин по чину! Настоящий Уар гордится сыном, погибшим в бою! — ревёт тот самый «Точноуар», закованный в глухую броню, и выкидывает куда-то в сторону вопящих культистов гранату. Скотина, приберёг напоследок — хотя я очень долго спрашивал, нет ли у кого взрывчатки. — Но нам стоит сваливать, други.

Впрочем, я понимаю, что шпилевик прав. Нас вновь прижали огнём, а с каждой секундой увеличивается вероятность возвращения местных безопасников. Нужно сваливать — и сваливать подальше.

— Проверить «стрекозы» и дать отсечку в командный… — слово «интерфейс» тут знают? — в командное, курва, окно! У кого нет — подбирайте с мёртвых! Даю отсчёт шестьдесят секунд!

Иконки шпилевиков, горящие зелёным, по очереди начинают обрамляться золотистым контуром готовности. Остаются только трое, в прыжке тянущихся к раненым, а то и убитым. Забрать рюкзаки со «стрекозами». Одна иконка остаётся серой — вне зоны покрытия. Чёрт с ней!

— Тридцать восемь, тридцать семь… Ложись!

Взрыв сносит гигантские двустворчатые двери. Те самые, обитые бронзой. Мои люди вновь залегают, предусмотрительно накрывая раненых. Новых жёлтых или чёрных значков не появляется, и я рискую поднять голову. Дым и пыль рассеиваются медленно, хотя я слышу тихий сухой кашель одиночных разрядов и горестные вопли противника. Прибыла кавалерия? Оборачиваюсь, чтоб подбодрить своих людей, но они застыли, глядя куда-то вверх и непрерывно матерясь. Через мгновение присоединяюсь к ним — есть из-за чего.

Сквозь остатки стеклянного потолка медленно опускаются самые настоящие тяжёлые штурмовые костюмы. Дружинники Вакхов решили не остаться в стороне и наконец прекратить веселье.

в которой Белькаллин оценивает шутки, мирская ветвь изволит гневаться, а воины устраивают базар

Арки улья Балагурово.

Территориальная палата мирского ордена обычно предназначена для перекуров, согревания патрульных да предварительного содержания тех или иных жуликов. Но для чего она точно не предназначена — так это для содержания целой ватаги шпилевиков, которая даже будучи прореженной, все равно умудрялась заполнять собой всё пространство. Шутки, которыми можно было бы рассечь плоть. Искренний смех людей, взглянувших в лицо костлявой старухи. Надменные ответы уроженцев знатных родов.

Для захолустной палаты подулья подобное может быть или событием, или испытанием. Даже для меня очевидно, что при виде молодых нахалов обитатели местных каменных мешков от буянов-пропойц до последнего татя решатся побузить. Так после коротких переговоров местные силовики просто нас заперли в каком-то конференц-зале и растащили по углам. После чего принялись опрашивать. С переменным успехом.

— Имя?

— Адриан.

— Фамилия?

— Слишком известна, чтобы оглашать в такой дыре.