Совет выполнил свой долг по отношению к герцогу Бедфорду. Но советники явно чувствовали, что их решение не поможет личной трагедии Жаклин Баварской и написали замечательное письмо Бедфорду. В нем они указывали, что английский народ принял дело Жаклин своими сердцами. Она, несомненно, пострадала от жестокой несправедливости. Кроме того, она была преданной союзницей Англии, сохранившей верность герцогу Глостеру в самые трудные времена. Она пережила необычайные невзгоды и теперь отдалась на их милость. По их мнению, настало время Бедфорду признать все это и заставить герцога Бургундского прекратить курс "угнетения, узурпации и оскорбления", на который он, похоже, был настроен. С этим трудно было не согласиться, но Бедфорд был непоколебим. Написав Совету из Корбея в конце июля 1427 г., он принял к сведению критические замечания по поводу поведения Филиппа, но обвинил советников в том, что они встали на сторону Глостера, не выслушав мнения Филиппа. Он напомнил им, что их первейший долг — служить юному королю. Филипп Бургундский был великим и могущественным принцем и его поддержка была основой двуединой монархии и открывала единственную перспективу на установления мира. По сравнению с этим интересы Жаклин Баварской не имели для Англии никакого значения. Бедфорд отправил копию этого письма Филиппу. Несомненно, тот был удовлетворен.

Однако герцог Глостер удовлетворен совсем не был. Он отказался принять ограничения, наложенные на него Советом, и привлек на свою сторону ряд влиятельных союзников. Среди них был граф Солсбери, который прибыл в Лондон из Франции в середине июля якобы для того, чтобы поддержать требования герцога Бедфорда о более щедрой поддержке войны во Франции. Глостер начал искать другие источники поддержки, которые могли бы превзойти враждебность Вестминстерского Совета и герцога Бедфорда. Одним из них был город Лондон, другим — Парламент, заседание которого должно было состояться в октябре. Тем временем Глостер вновь начал набирать войска в Англии. Его усилия активно поддерживал граф Солсбери, который, возможно, даже подумывал о том, чтобы самому возглавить эту армию. Что подумал Бедфорд о поведении своего эмиссара, не сообщается, но можно предположить. В Англию были срочно отправлены два агента, чтобы образумить Хамфри. Они привезли с собой личное письмо регента, в котором тот призывал брата проявить верность юному королю, наследие которого он был обязан защищать. "Прислушайся к советам тех, кто желает тебе добра, — писал Бедфорд Хамфри, — и если тебе дорого величие нашей семьи и репутация твоего имени, ты должен прекратить попытки достичь своих целей силой и попробовать путь консенсуса и мира" [276] .

В итоге именно Жаклин, а не Хамфри, обратилась по пути консенсуса и мира. В сентябре 1427 г., получив донесение Луи ван Монтфорта, она отправила Филиппу Доброму во Фландрию сообщение о своей готовности к переговорам. Было заключено короткое перемирие, чтобы советники могли встретиться. Филипп послал Юга де Ланнуа, который хорошо знал дело и недавно обсуждал те же вопросы с Бедфордом и Глостером. Его сопровождал другой опытный дипломат, Жан, сеньор де Рубе. Уже при первых встречах стало ясно, как мало Жаклин могла выторговать. Советники Филиппа не стали тратить время на юридические аргументы, которыми были украшены публичные заявления их господина. Герцог не оспаривал ее законного права на три графства, говорили они ей, но он считает герцога Глостера своим смертельным врагом, ее брак с ним — недостойным, а перспективу присутствия Англии на его заднем дворе — нетерпимой. Если она хочет вернуть свои владения, ей придется отречься от брака с Глостером и союза с Англией и согласиться на то, чтобы ее владения никогда не переходили под чью-либо власть. Жаклин отвергла эти условия. Она еще не теряла надежды на поддержку Англии. Зная, что Вестминстерский Совет не желает вмешиваться, а Бедфорд надеется на компромиссное решение, она отправила в Англию своего личного секретаря Жана Гранье с последним обращением. Возможно, рассуждала она в своих инструкциях, ее предыдущие эмиссары не были людьми с достаточным статусом. Возможно, они не смогли донести до англичан весь ужас ее ситуации. По словам Жаклин, компромиссного мира быть не может, поскольку она не желает отрекаться от Хамфри или заключать сделку с Филиппом Добрым на его условиях. Но если она не получит срочной вооруженной поддержки, то вряд ли ей предложат что-то лучшее. По ее словам, сейчас ей нужны были "не конференции и послы, а достойная армия, достаточно сильная, чтобы одолеть своих врагов" [277] .

Филипп Добрый ответил на отказ Жаклин возобновлением войны. В конце сентября 1427 г. он вернулся в Голландию, чтобы начать там четвертую за два года кампанию. Кампания, призванная окончательно завершить завоевание, оказалась трудоемкой, а ее результаты — неутешительными. Большая часть осени была занята длительной осадой Амерсфорта на территории Утрехта. Штурм города, которым руководил лично Филипп, закончился неудачей и большими потерями. Плавучий блокгауз, с помощью которого он пытался блокировать выход из города к заливу Зёйдерзе, был разбит артиллеристами Жаклин, а затем унесен льдинами [278] .

13 октября 1427 г. в Вестминстере открылся Парламент. Герцог Глостер был намерен заручиться его поддержкой в вопросе отправки армии в Голландию, обойдя Совет на собрании, где его мнение и красноречие будут иметь большее значение. Герцог Бедфорд направил двух эмиссаров, чтобы изложить пэрам свою точку зрения. По их мнению, решение кризиса в Голландии путем переговоров было единственно возможным. Несмотря на красноречие секретаря Жаклин и "прискорбное" письмо, направленное ею в обе Палаты, эта точка зрения, похоже, была принята английским политическим сообществом. Все сдерживаемое негодование Глостера против коллегиальной системы правления, навязанной ему лордами в 1422 г., теперь вышло на поверхность. Он вспомнил о своем прежнем требовании признать его регентом и о том, как его советники отстаивали это требование и призвал лордов вернуться к рассмотрению этого вопроса и заново определить его полномочия на более широкой основе. Лорды отнеслись к этому без энтузиазма. Они отложили рассмотрение вопроса и перешли к другим делам. В конце концов, 3 марта 1428 г. они полностью отклонили требования Глостера и заявили, что он должен довольствоваться теми полномочиями, которые у него уже есть. В Парламенте, добавили они, он не имеет никакого статуса, кроме пэра, как и все остальные. Планы Глостера по вторжению в Голландию были отменены. Некоторое время он придерживался предложенного Советом более ограниченного плана по спасению Жаклин и ее возвращению в Англию, но в конце концов отказался и от этой идеи [279] .

Заключительный акт пятилетнего приключения Жаклин был написан в Риме Папой Мартином V. 9 января 1428 г. он объявил, что ее брак с Иоанном Брабантским был действительным, а брак с Хамфри — недействительным. Филипп Добрый, чьи агенты вели тяжбу в Риме от имени герцога Брабантского, был реальной заинтересованной стороной. Его удовлетворение было зафиксировано бухгалтерами, которые подсчитали расходы. "Окончательным решением Папы наш господин достиг своей цели", — написали они под соответствующей записью. Герцог Глостер тоже так считал. Его интерес к Жаклин уже угас и через несколько недель после решения Папы он женился на своей любовнице Элеоноре Кобэм [280] .

Жаклин, вероятно, могла бы какое-то время продолжать борьбу. Ее длительное личное противостояние с герцогом Бургундским в действительности было гражданской войной в Нидерландах, которая с перерывами велась в течение десятилетий до того, как она возглавила партию крючков. Но хотя она все еще имела значительную поддержку среди дворянства и влиятельного союзника в лице принца-епископа Утрехтского, она не контролировала ни один из крупных торговых городов Голландии и Зеландии, за исключением Гауды. Жаклин потеряла свой флот и никогда не осуществляла административный контроль над этими двумя графствами, которые надежно держали в руках Филипп Добрый и его фламандские губернаторы и капитаны. Один воинственный бургундский автор высказал мнение, что английская армия, поддерживаемая флотом из кораблей с малой осадкой, могла бы захватить всю эту землю. Сам Филипп, возможно, придерживался того же мнения. Но политические и логистические проблемы были слишком велики. В Англии Жаклин теперь была не более чем волнующим символом, "столь любимым по всей земле", как поет Джон Лидгейт в своей Complainte for my Lady of Gloucester (Жалобе миледи Глостер). Это была гипербола, но она имела реальный резонанс в общественном мнении. Мэр и олдермены Лондона обратились с просьбой оказать Жаклин финансовую поддержку и сами собрали не менее 1.000 марок на ее нужды. Делегация женщин с главного продовольственного рынка, надев свои лучшие наряды, выступила в Парламенте с критикой обращения с ней герцога Бургундского. Они осуждали герцога Глостера за то, что тот не смог ее спасти и женился на другой женщине. Сама Палата Общин поставила условием выделения субсидии обеспечение союзницы, "которая живет в такой тоске и тяжести и так прискорбно пишет нашему суверенному лорду и всем владетелям этой благородной страны" [281] .

3 июля 1428 г. Жаклин была вынуждена подписать в Делфте договор с Филиппом Добрым. Договор формально признавал ее право на три графства, унаследованные от отца, но лишал ее их управлением. Управление ими вместе со всеми замками Жаклин переходило к самому Филиппу. Доходы от этих территорий переходили также к нему, кроме пособия на ее содержание. Если она выйдет замуж без согласия Филиппа, суверенитет ее владений должен был быть утрачен и безоговорочно передан герцогу. На самом деле Филипп не собирался разрешать ей вступать в новый брак, так как любой ее ребенок унаследовал бы ее владения в приоритетном порядке перед ним самим. Когда через несколько лет она тайно вышла замуж за голландского дворянина Франка ван Борселена, ее муж был арестован, а она была вынуждена была отречься от престола. Жаклин, которой когда-то суждено было стать королевой Франции и графиней Эно, Голландии и Зеландии, умерла почти безземельной в октябре 1436 г. в мрачном замке Тейлинген, XIII века постройки, руины которого до сих пор возвышаются над равниной к северу от Лейдена. Ей было тридцать пять лет — молодая женщина даже в том мире, где старость наступала рано [282] .