– Что?! Забыла, с кем говоришь?! – прорычал князь. – Забыла, что молчать должна?!

– Ты же сам меня нынче спрашиваешь, вот и отвечаю.

– А сейчас молчать велю! Слышала! Молчать! – заорал он и швырнул свой кубок в её сторону.

Правды ради, не совсем в неё, а в стену. Ольга замерла, вцепившись в край лавки.

– Коли такая смелая и разговорчивая, вечерять впредь в своих светлицах станешь и ночевать одна! Мне супруга послушная нужна, а не дерзкая. Если не поняла ещё, – с этими словами князь удалился прочь из её покоев.

Утром Ольга вызвала Граничара и сообщила, что не желает более видеть чернавку Нежку в княжеских хоромах. От новой челядинки Ольга отказалась.

Позднее Любава сокрушалась, что княгиня не пожелала выпороть коварную соблазнительницу и сообщила Ольге, что князь уехал из терема. Взял ближайшую дружину – Асмуда, ещё каких-то воевод нарочитых, человек десять.

– В Печерск на ловы отправились, – сообщила челядинка, расчёсывая вечером Ольге волосы.

– Откуда тебе только ведомо-то всё?

– Суженый мой гриднем служит в дружине. Он рассказал.

– Так ты что же, замуж собралась?

– Ежели отпустишь, госпожа, – засмущалась Любава.

Пару дней князя не было, а затем ближайшая дружина спешно вернулась.

– Послов ждут издалече, с самого Греческого моря, от касогов 33 каких-то, – просветила Ольгу всезнающая Любава. – Граничар роспись пировальную составляет, на поварне думают, чем гостей удивлять.

– От касогов? – удивилась Ольга, вспоминая, что это за народ такой, но тщетно – о касогах моравские наставники не рассказывали.

– Да. Вроде дочку князя ихнего просватать за княжича Олега хотят. На днях уж пожалуют гости.

– С Греческого моря, – задумалась Ольга. – Там, где Таврия и хазары?

– Не ведаю, княгинюшка – не моего ума то дело, – вздохнула Любава. – Скоро сама всё узнаешь, верно. Надобно решить тебе, как на пир нарядишься. Облаченье тебе приготовить – вот то моя забота.

Пока в тереме ждали-встречали гостей – а опальную княгиню звать на приветственные встречи и не думали – Ольга совместно с Камыком и Искусеном решила съездить к Местяте. Перед отъездом батюшка сказал Ольге, что они с Камыком уже поглядели первые образцы камня и одобрили рукотворчество. Но плинфы было слишком мало, следовало оценить большие меры. Вот за этим Ольга с Искусеном и отправились на Подол. Местята не соврал – плинфы, уложенной в деревянные короба, было в избытке. Камык принялся вынимать камень, стучать по нему, испытывая на прочность, Ольга водила рукой по поверхности коробов, с удовольствием ощущая гладкость рукотворного камня, и любовалась тем, какова плинфа одинакова и по размеру и по цвету. Все остались довольны работой Местяты.

После Местяты заехали на мытницу, зашли к Адуну расспросить, кто из торгового люда не покинул Киев – нужны были покупатели добытого алатыря и излишков собранного в Высоком мёда. Мытник назвал несколько имён, но предупредил, что с каждым из них нужно говорить обстоятельно – торговаться по цене и количеству сбываемого.

– Отрок у меня один на мытне служит смышлёный и грамотный – мог бы подсобить тебе в том деле, княгиня. Всех гостей торговых он знает-ведает.

– А что же тебе, боярин, самому столь ценный подручник не нужен? – полюбопытствовала Ольга.

– Затишье на пристани – не пора для гостей. Смердов я частично распускаю на зиму, а Витку и пристанища нет. Я его у себя селил, но для обычных хозяйственных дел я себе и попроще челядь найду, а тебе такой человек пригодится…

– Печёшься ты о парне. Кто он?

– В Козарах ранее жил – сын жидина от полянской наложницы. Единственный, притом. Мать померла давно, отец год тому как. Хазары его своим не считают – мать-то из славян, да и сомневаются, что мать не нагуляла его, потому как других наследников у его отца не имелось. Но верней всего просто не ко двору им сын помершего родича. Коли признать его – то и наследством отцовым делиться придётся. Потому и прогнал его дядька. А других родичей не знает парень. Так и мыкается. А ведь грамотный – отец учил его письму и славянскому, и хазарскому…

– Такого отрока я себе в подручники возьму. Знакомь нас.

Адун привёл низкорослого, худого, чуть сутулого парня, внимательно глядевшего карими глазами из-под высокого, выпуклого лба. Тонкий крючковатый нос и тёмные волнистые волосы выдавали в нём хазарскую кровь – сомневаясь в верности матери Витка его отцу, родичи явно лукавили.

– Пойдешь ко мне служить, отрок? – с улыбкой спросила Ольга.

– Почту за честь, княгиня, – ответил парубок. – Витомиром я наречён.

Когда отряд Ольги возвращался с Подола, на пути им встретилось затейливое конное шествие. Впереди на вороном, тонконогом, необычайной красы коне – таких, кажется, называют аргамаками – ехал в тёмном, шитом серебром кафтане и в белой пушистой шапке иноземного вида всадник. Его сопровождали люди в таких же шапках и подобного кроя, но более скромных кафтанах. Кони у них тоже гляделись скромней, однако лишь по сравнению с конём предводителя шествия – сами по себе это были прекрасные, породистые животные.

Ольга подумала, что это касоги. Отряд гостей ехал прямо навстречу её отряду – на деревянном раскате мостовой разъехаться с ними было бы невозможно – кто-то должен был уступить путь, съехав на обочину. Но Ольгины гридни не собирались этого делать – как-никак, саму княгиню сопровождали, ни кого-нибудь. Касоги тоже, вероятно, считали, что не пристало им, нарочитым гостям, сторониться. Два шествия неумолимо сближались.

– Горяй! – крикнула Ольга, следовавшему впереди гридню. – Остановись! Пропусти людей!