Ряд исследований в Южном Приуралье в конце XIX и начале XX в. связан с деятельностью Оренбургской архивной комиссии. Члены этой комиссии А.В. Попов, И.А. Кастанье, А.Л. Аниховский, Н. Макаренко, А.П. Гра и другие произвели раскопки в Оренбургской и Тургайской губерниях и обнаружили здесь новые погребения преимущественно савроматской и прохоровской культур [41] .

Председатель Оренбургской архивной комиссии А.В. Попов в докладе об археологии Тургайской и Уральской областей, прочитанном на заседании комиссии 29 мая 1904 г., связал курганы с пребыванием в северокаспийских степях скифов-саков; в северной же части Тургайской области (по южному берегу р. Урал и по р. Тобол), по мнению докладчика, жила одновременно со скифами чудь [42] .

Первую сводку о раскопках в Оренбургской и Киргизской степях составили в 1906 г. А.В. Попов и И.А. Кастанье [43] .

В 1910 г. И.А. Кастанье издал подробную сводку древностей Киргизской степи и Оренбургского края, в которой собрал все имеющиеся в литературе и в архивах сведения об археологических памятниках Заволжья, Южного Приуралья и степных областей Средней Азии [44] . Приводя только перечень памятников, И.А. Кастанье не попытался дать историко-культурное обобщение собранных археологических материалов. Автор снабдил свою сводку лишь кратким историческим очерком, где отметил районы обитания геродотовских племен, поместив массагетов в южной части Оренбургской губернии и в Уральской области (Южное Приуралье со всем бассейном р. Урал, степи между Каспийским и Аральским морями). Работа И.А. Кастанье остается полезной и поныне как справочник для археологической карты и первый ориентир для полевых исследований в обширной области Заволжья, Южного Приуралья и северных районов Средней Азии. Для изучения савроматской культуры Южного Приуралья большое значение имели раскопки И.А. Кастанье в 1911 г. курганов около с. Покровка на возвышенности левого берега р. Большая Хобда, у ее слияния с р. Илек [45] .

Перечисленными памятниками и исчерпываются все археологические материалы по савроматам, добытые в дореволюционной России главным образом на ограниченные средства местных научных учреждений и преимущественно лицами, даже для тех времен слабо знавшими методику полевых исследований.

Впервые научно обобщил эти материалы М.И. Ростовцев, который подытожил результаты исследований русских археологов дореволюционного периода в области изучения истории и культуры скифов и сарматов [46] . Его труды были фактически первым удачным опытом соединения исторических свидетельств с данными археологии.

Обладая большой эрудицией в области истории и археологии, М.И. Ростовцев успешно выделил все известные тогда памятники скифо-сарматского времени Поволжья и Южного Приуралья и в основном правильно датировал их. Свой первоначальный ошибочный взгляд на датировку Покровских курганов (III в. до н. э.) [47] он вскоре изменил, отнеся покровские курганы к V в. до н. э. [48] и выделив их ив основной группы оренбургских погребений прохоровской культуры (IV–II вв. до н. э.).

М.И. Ростовцев впервые правильно указал на значительные отличия культуры оренбургских курганов от скифской культуры Северного Причерноморья, отметав разницу в погребальном обряде, оружии и зверином стиле. Он отмечал незначительнее количество вещей «скифского уклада», объясняя это тем, что «скифы в своем движении на запад либо совсем миновали Приуралье, либо вовсе не задерживались в нем» [49] .

Оренбургские курганы М.И. Ростовцев определял как сарматские. Однако в вопросе о сарматах и их культуре нашли свое яркое отражение вое основные черты порочной методологии М.И. Ростовцева — представителя буржуазной школы циклизма Э. Мейера, теория миграционизма и культурных заимствований. Признавая ираноязычность сарматов, М.И. Ростовцев видел в сарматах поволжских и приуральских степей конных наездников иранского происхождения, которые не составляли коренного населения этих областей. Подобно скифам в Северном Причерноморье, они были, по мнению М.И. Ростовцева, «господствующим классом» кочевников, «конными рыцарями», которые вышли откуда-то из глубин Центральной Азии, сохранив тесную связь со своей иранской родиной. М.И. Ростовцев сближает социальную и политическую структуры сарматского и скифского общества, наделяя то и другое чертами феодального строя.

М.И. Ростовцев подчеркивает «иранский», специально персидский, характер культуры сарматов (блюда, печати, подвески, ожерелья, нашивные бляшки, наконец, в целом костюм и вооружение), которая была принесена ими уже в готовом виде в волжско-уральские степи. Выделяя отдельные хронологические группы среди курганов Оренбургской области, М.И. Ростовцев связывает их с последовательными волнами сарматских миграций: «Первая волна, докатившаяся до Приднепровья, дала нам погребения Покровки и Каневскую группу Киевских курганов. Дальнейшее развитие уклада ее жизни вместе с появлением новых волн дали находки Прохоровки» [50] .

М.И. Ростовцев не мог допустить мысли о формировании и эволюции сарматской культуры в степных областях Поволжья и Приуралья, так как вообще считал, что «самостоятельным и творческим центром культурного развития южнорусские степи сделаться не могли. Слишком широко открыта была дорога по этой широкой равнине для передвижения крупных масс населения с востока на запад и с запада на восток, чтобы возможно было здесь устойчивое, длительное и самостоятельное развитие» [51] .

М.И. Ростовцев решительным образом отрицал генетическую связь сарматов с савроматами, для которых характерны сильные пережитки матриархата, выразившиеся в управлении женщин (гинекократия) и в крупной роли, которую играли женщины в военной жизни савроматов. Такая гинекократия, по мнению М.И. Ростовцева, вовсе отсутствовала у сарматов. Он рассматривал савроматов вместе с меотами и синдами как автохтонные племена, которые издревле жили по Нижнему Дону и по берегам Азовского моря. Эти племена, некогда подчиненные киммерийцам, входили в состав скифского царства и, вероятно, пользовались известной долей самостоятельности. Войдя в тесное общение со скифами, они постепенно усвоили их культуру и язык, который, очевидно, мало отличался от языка этих племен. Особенности быта савроматов, связанные с гинекократией, возможно, были взяты от киммерийцев [52] . По мнению М.И. Ростовцева, савроматы были покорены сарматами и затем исчезли из истории, сохранив свое имя лишь в исторической традиции.