— Ничего! Мы это дело поправим! — добродушно рассмеялся командующий.

В это время к командующему пришел член Военного совета.

Командующий, рассказав ему о неудаче с письмом, воскликнул:

— Ну, теперь видно, что политическое воспитание бойцов у нас неплохо поставлено. Бдительность!

Корняков со своей обычной усмешкой, помолчав, заметил!

— Есть выход! Одного послать!.."

После своей неожиданной встречи с писарем Шиков потерял спокойствие. Главным его желанием было ускользнуть от этого отталкивающего человека. Шиков пришел к мысли, что лучше всего переменить место службы. Он стал соображать, как это сделать.

В памяти его возник Ростов, штаб округа, где у него было много знакомых. В сущности, к нему там неплохо относились, он сам виноват, что не удержался в военторге. Теперь он вернется туда как фронтовик. Это оценят!

Но как выбраться отсюда?

В Ростове в то время располагалось много госпиталей. На пересыльные пункты то и дело направлялись команды выздоравливающих. Шиков вызвался сопровождать одну из таких команд.

Отправляясь в Ростов, он предусмотрительно захватил с собой свой' чемодан. В дороге он спросил водителя, где тот думает заночевать.

— А я там постоянно останавливаюсь в одном и том же месте, как на квартире! — сказал водитель.

От этих слов на Шикова повеяло теплом домашнего уюта. Он мысленно представил себе домик на окраине Ростова, отца, мать, сестру Катю. В памяти возник сад, старые, с глубокими морщинами в коре, яблони, гладкие стволы вишен. Нетерпеливое желание поскорей увидеть то, что он в свое время не ценил, откуда мечтал вырваться, захватило Шикова.

Машина остановилась возле обнесенного забором домика.

Шиков угадал его чутьем. Было темно. Улицы не освещались. Окна домов также не пропускали света. Он долго стучал, никто не откликался. Подошла женщина в тулупе и валенках. Шиков по голосу узнал соседку. Она теперь дежурила по ПВО. Женщина обрадовалась ему и в то же время была чем-то смущена. Шиков узнал, что город беспрестанно подвергается бомбежкам, что есть много жертв среди населения. Ферапонт Иванович и Степанида Харлампиевна с месяц тому назад погибли в бомбежку. Катя работает в госпитале, живет у подруги. Где живет подруга, женщина не знала.

Ошарашенный таким известием, Шиков попытался было снова войти в дом, но двери с улицы и со двора были наглухо забиты.

Он пошел разыскивать коменданта и увидел город, превращенный в военный лагерь. Там и тут можно было различить земляные валы, перекопанные улицы, сновали воинские патрули, поблескивали во тьме глаза дежурных ПВО в подъездах зданий. Ветер и мороз сковали город.

Комендант, проверив командировочное предписание Шикова, выдал ему ордер на ночлег в гостинице.

Шиков долго не мог уснуть. Тяжелые, неясные чувства томили его. Ему вспомнилась мать. Он помнил только то, что относилось к нему, как она обращалась с ним. Он принимал это как должное.

Теперь нет у него больше существа, у которого он мог найти сочувствие и поддержку во всех своих передрягах. Впервые за всю свою жизнь Шиков ощутил, что это, собственно, и есть горе.

В сравнении с ним все остальные его горести казались ему вроде ушиба, который легко заживет. Это было непоправимо. Рыдания подступили к горлу, и он заплакал. Он плакал беззвучно, широко раскрыв рот, чтобы не слышно было всхлипываний. Слезы катились по его лицу.

Катя Шикова унаследовала свою внешность от матери, которая в молодости была первой красавицей в станице. Недаром Ферапонт Шиков, будучи в то время скотопромышленником, обратил на молодую батрачку внимание и даже осчастливив ее бракосочетанием по православному обряду в приходской церкви.

Катя с детских лет испытывала чувство сострадания к тем, кто жаловался на свои несчастья. Из чувства сострадания, а не из корысти ее мать отдалась в молодости Ферапонту Шикову. Не его лихо закрученные усы и золотая цепочка от часов сделали ее женой Шикова, а жалость, которую он вызвал в ней своим горестным видом и искренним отчаянием в тот момент, когда его усы и золотая цепь не возымели успеха.

Когда Кате исполнилось шестнадцать лет, она хотела вступить в комсомол, но был 1937 год, и. Катю не приняли, как дочь бывшего скотопромышленника. Пройти мимо этого события с той легкостью, с какой отнесся брат, Катя не могла. В насмешливо-пренебрежительном отношении брата к комсомолу угадывала Катя какую-то фальшь. Его насмешки напоминали ей колкие замечания тетки Фелицаты Ивановны, когда та видела новое платье соседки. Тетка отвергала платье с точки зрения изысканного вкуса, но Катя чувствовала, что тетка очень хотела бы иметь такое платье.

Свое горе Катя не пыталась скрывать.

Тетка возмущалась:

— Тебя не приняли? Ну что ж, ты недурна собой. Выйдешь замуж за ответственного работника и преуспеешь больше этих шумноголосых!

Отец уверял:

— Тысячи людей жили и живут без комсомола. Проживешь и ты!

Только мать искренне сочувствовала Кате. В глазах ее можно было прочесть: "Сколько еще обид вынесешь! Такая уж наша женская доля".

Катя возвращалась с заседания комсомольского бюро, где ей было отказано в приеме в комсомол, с таким чувством, точно у нее удалили какой-то нерв, заведовавший в ее душе счастьем. На перекрестке ее догнала Женя Харитонова, одноклассница. Взяв под руку, сказала: