Начала выпускаться подпольная газета. Типография не справилась бы с таким объемом работы, все тексты газеты были заранее подготовлены и напечатаны. Теперь то на дереве у оживленной дороги, то на площадях, на стенах зданий прикреплялись листы с описанием ужасов английской политики. Реальные истории разбавлялись откровенной ложью, где англы чуть ли не распинают младенцев и не едят их на обед. И что самое удивительно, чем больше было зловещей фантазии, тем более люди в нее верили.

Власти начали действовать пару месяцев назад, когда Митволю пришла команда готовиться к восстанию.

Две ячейки фениев были разгромлены, один человек из команды Митволя покончил с собой, когда был окружен. Но и каратели получали ответ. Пусть пока еще без явной крови. Сжигались склады с зерном и овощами, которые англичане собирались увозить на свой остров, поджигались административные здания.

В начинающийся конфликт угнетенных и угнетателей лезла и католическая церковь, которая пошла на соглашение с английскими властями и призвала прекратить безобразия. И многие ирландцы поубавили активность, отказывались пополнять ряды фениев. Роль католической церкви, — того, что объединяло ирландцев, — была огромной.

Две недели назад пришел приказ начать острую фазу. Кроме того, прибыли еще сто диверсантов. Началось «веселье».

Появились воззвания «истинных католиков и ирландцев» со ссылками на библию. Одновременно начали бесплатно раздаваться зеленые шерстяные шарфы, которых повсеместно стало столь много, что «зазеленило» в глазах. Воззвания стали более частыми, в церкви по воскресеньям приходили молодые люди и приносили листовки. Склады с оружием начали опустошаться.

— Мистер Макграт, идут! — сообщил Митволю его молодой ирландский помощник Кас.

— Ждем! — приказал Митволь, делая знак кулаком подрывникам.

По дороге беспечно шел, частью верхом, частью пешком, большой отряд красномундирников. Эти каратели уже возвращались от одной деревни, которую им, по сути, позволили спалить. Империя не знает слез! Империи нужны сакральные жертвы!

Не замолить уже грехи Ивану Кирилловичу, еще прибавилось на его счету душ человеческих, что были загублены во имя славы Российской империи.

— Бах, ба-бах! — громыхнул заложенный фугас после того, как половина английских солдат уже прошла заряд, а вторая только намеривалась это сделать.

— Огонь! — скомандовал Карриг Макграт, командир партизанского отряда фениев.

Это был уже третий отряд англичан, который был уничтожен отрядом Митволя за последние пять дней. И третья деревня, которую в отместку спалили англичане. Иван Кириллович действиями отряда старался охватить как можно большую территорию, постоянно перемещаясь. Должно было складываться впечатление, что под англичанами горит земля.

Английское руководство не придумало ничего иного, как начать террор местному населению. Людей убивали только за зеленый элемент одежды, избивали, если только находили у ирландца листовку. А люди все равно стремились взять себе лист бумаги, обратная сторона которой была вполне годной для письма. Много было тех, кто не имел возможности купить бумагу, а тут она валяется без дела.

Нельзя сказать, что Ирландия везде заполыхала, много работы делали группы русских диверсантов, но к двадцатому сентября численность фениев оценивалась почти в три тысячи человек, из которых действительно подготовленных бойцов было более тысячи. При этом еще не сказали свое слово пушки, уже как год покоящиеся в схронах.

Нет, никогда не отмолит Митволь свои грехи. Наступило время, когда он нагрешит еще больше, чем за всю свою прожитую жизнь. И солдат империи сделает это, он погубит одни души, чтобы жили другие.

Вот только почему слеза на омертвелой щеке того мальчика снится все чаще?..

* * *

Петергоф

22 сентября 1762 года.

— Ты объяснишься? — спросил я сына, который стоял напротив с вызывающим выражением лица.

Опять этот протест, вновь вызов.

— Я должен был с ней попрощаться и узнать о дальнейшей судьбе, — ответил Павел.

— Ты не веришь моим словам? — продолжал я, наверное, допрос.

— Империя не знает слез! — пафосно провозгласил сын.

— Знает! Еще как знает, сын! Но наша с тобой работа в том, чтобы слезы лили наши враги, а подданные все меньше! — сказал я и силой притащил к себе сына и обнял.

Столько воспитания, столько наук и поучений и столь мало человеческого общения. А можно ли иначе? Нельзя.

— Вот так же Петр Великий обнимал своего сына Алексея Петровича, потом водки с ним выпил, потом… — шутливым тоном сказал Павел, в коем веке не вырываясь из моих объятий.