Шрифт:
Но ведь невозможно жить дальше!
– Нат, – подал голос Лаголев.
– Да?
– Сядешь рядом?
Был у них такой ритуал. Жена влюбленными глазами должна смотреть на то, как ее избранник употребляет ее стряпню. Вроде как общность. Вроде как возможность показать друг другу свои чувства. Поговорить. Только о чем говорить с Лаголевым? Был бы Шурик, еще можно было бы найти какие-то точки соприкосновения. С Лаголевым точки у каждого свои.
– Хорошо, – словно назло себе согласилась Натка и опустилась на стул напротив. – От меня не убудет.
– Сейчас.
Лаголев вскочил, поставил чайник на плиту, включил газ и снова сел.
– Сидим? – спросила его Натка.
– Сидим.
– Ешь.
– Ага.
Говорить было не о чем, играли в гляделки. Лаголев церемонно жевал. Ну ни на грош не было в нем маскулинности, мужского начала. Уставший мужик как ест? Торопливо, жадно, с аппетитом. Дикарь! Добытчик! А этот? Куриное филе – ножичком, будто в ресторане. С хрена ли мы в ресторане? Впрочем, по-мужски у Лаголева есть и не получилось бы, сколько он не старайся. Вот по-свински, это пожалуй.
И, извините, есть разница.
– Завтра идем? – спросил Лаголев.
– Куда? – спросила Натка, глядя через плечо в окно.
Все интересней. Нет этой физиономии, в которой перманентная виноватость мешается с унылостью. Темнота приятней. Через темноту – пятнышки чужих окон.
– По магазинам. Мы же хотели. У меня выходной.
– А деньги?
Лаголев посмотрел на холмик из купюр у Наткиной руки.
– Ну, не все же на кредит. Рублей двести останется.
– И что мы купим? – наклонилась к нему Натка. – Кроссовки, знаешь, сколько стоят? Восемьсот пятьдесят!
– Ну, можно же кроссовки оставить на потом. Я послезавтра…
Натка не стала дожидаться, когда Лаголев обрамит свою мысль в завитушки междометий и прилепит ей крылышки предположений.
– Игорь! Сынок! – крикнула она. – Никаких тебе кроссовок завтра! У нас папа без денег пришел!
– Ну, Нат… – начал Лаголев, но было уже поздно.
Сын с шумом притопал на кухню. Долговязый, в шортах и растянутой футболке с трафаретной надписью «FIFA 96», он встал на пороге, стиснул кулаки и напрягся.
– Эй, вы чего? Вы же обещали!
Тощий, как глист. А не прокормить. Волосы отрастил, пора в косичку заплетать. Лаголев номер два.
– У отца спрашивай, – ядовито сказала Натка.
Сын нервно стукнул костяшками в косяк. Глаза у него сделались стеклянные, с искорками близкого срыва. Губы задрожали.
– Бать, мы же два месяца назад договаривались!
Но Лаголев и перед отпрыском своим показать себя не мог. Голову в плечи втянул, ложку с гречей в рот засунул. Нет, чтоб грохнуть кулаком по столу. Кто хозяин в доме-то? Имел право, тюфяк.
– Па-ап.
Нет, не получится у Лаголева отмолчаться, злорадно подумала Натка.
– Ответь, ответь сыну-то, – сказала она.
Лаголев вынул ложку.
– Игорюшка…
Яблочко пятнадцатилетнее аж передернуло. Уменьшительно-ласкательные от родителя его, видимо, бесили, как и Натку. Хоть что-то от матери перенял.
– Так кроссовок не будет?
– Завтра, нет, послезавтра мне отдадут деньги, – сказал Лаголев, – это точно, и тогда мы, как и планировали…
– Блин, верить вам! – Игорь притопнул ногой. – Да-да! Твои новые кроссовки у нас в приоритете! – передразнил он. – А сами?
– Игорек.
Впустую. Секунда – и нет сына. Без слов усквозил к себе в комнату. Зато дверью там бахнул – любо-дорого. Наверное, обои поотставали.
– Что? – выговорила Натка Лаголеву. – Добился? У парня уже год нормальной обуви нет. Какая девчонка с таким нищебродом на свидание пойдет?
– Не в деньгах же дело, – сказал Лаголев.
– А в чем?
– В голове. В душе.
Натка захохотала.
– Ты себя-то слышишь, Лаголев? На него ж даже не посмотрит никто! Он ботинки твоего брата донашивает!
– Хорошие ботинки.
– Лаголев, ты дурак?
– Нет.
Зашипел чайник. Натка выключила газ. Игорь мелькнул в проеме, одетый в джинсы и в толстовку, потом, уже в куртке, в обуви, заглянул на кухню.
– Ненавижу! – прошипел он и выскочил из квартиры.
– Это он тебе, – сказала Натка.
Лаголев поежился.
– Он же не прав, Нат.
– А кто прав? Ты прав? Надо же! – всплеснула руками Натка. – Ты семью прокормить не можешь! Если бы я не работала, сдохли бы уже вместе с тобой и твоей заботой.