— Не похожи вы на короля, — вдруг заметила девушка.

— И много королей ты видела?

— Такого, как вы, точно — ни разу. — Она усмехнулась.

Фредерик устало посмотрел на нее:

— Что ты хочешь? Давай уж, говори. Мы теперь в одной команде.

— Узнать о вас побольше. Вы были Судьей, теперь вы король, но почему-то вдали от своего Королевства. Что с вами случилось?

Его губы чуть дрогнули, потому что ожило в памяти все очень живо и ясно.

— Почему бы и нет? — пробормотал Фредерик. — Почему бы и не рассказать. Говорят, от этого легчает.

— Расскажите, конечно, — с готовностью закивала девушка. — Вот увидите: на самом деле станет легче.

— Все похоже на кошмарный сон... У меня была жена. Красавица и умница. Она любила меня. Она столько для меня сделала. Мы много пережили вместе. Так много, что кому иному до конца жизни хватило бы... Наконец все беды, казалось, остались позади. У нас должен был родиться ребенок. Эти роды... — он замолк, закусив губу, потом вдруг обхватил руками голову, зажал уши. — Боже, я слышу, как она кричит, как ей больно... И некому помочь. И я ничего не могу сделать... Я, король, ничего не могу сделать!.. Ребенок родился, но она... она умерла... И теперь я почти каждую ночь вижу себя рядом с ней в могиле... Я слышу ее дыхание, запах ее тела и волос, я касаюсь ее руки, и она теплая! Но мне темно и душно и холодно под могильным песком. И нет сил вырваться и вырвать ее оттуда... Я похоронен вместе с моей красавицей... И теперь я бегу. От мест, от мира, где жила она, где все напоминает о ней... Но воспоминания-то во мне, а от себя не убежать... Похоже, я глупость делаю, слоняясь по миру в надежде все забыть, но это все-таки легче, чем оставаться там, где все связано с ней... Трудности, с которыми сталкиваешься в пути, отвлекают от тяжелых мыслей. Пусть ненадолго, но забываешься...

Орни была ошарашена такими признаниями.

— А ваш ребенок? Вы о нем подумали? Каково ему?

— Он слишком мал. Ему нет дела до переживаний. Молоко кормилицы, сухие пеленки и теплая колыбель — вот все, в чем он нуждается.

Орни замотала головой:

— Нет-нет, как же вы не понимаете. Дети так остро все чувствуют. Ведь теперь рядом с ним нет ни одного близкого, родного человека. Подумайте, взгляните на это так: у него умерла мать, а отец бросил его!

Фредерика дернуло, по лицу пробежала судорога.

— Не смей так говорить! — прошипел он.

— Но это так!

— Нет!

— Да!

— Нет!!!

— Но я это вижу ТАК!

Он только зарычал в ответ.

— Вы бросили своего сына! — выкрикнула Орни. — Разве это правильно?! Вы всю жизнь судите других, а сами что вытворили?!!

— Не смей мне выговаривать!

— А что, вы в праведники записались?!

Фредерик подскочил со своего места:

— Замолчи! Да кто ты такая?!

— Может, и никто, — тоже встав, ответила девушка. — Да, никто, но я бы никогда не поступила так, как Судья Королевского дома, как король!

— О! — С таким возгласом крайнего возмущения Фредерик кинулся к своей лошади, взлетел в седло.

Его лицо было перекошено от ярости, глаза горели.

— Видеть вас всех не могу! — бросил он это Орни и как раз подошедшим Элиасу и Линару, стегнул Мышку и быстрей вихря понесся куда глаза глядят.

Парни в полной ошарашенности выронили собранный хворост.

— Что ты ему наговорила?! — набросился на Орни Линар.

— То, что считала нужным!

— Ты дура непроходимая! Он уже несколько месяцев как труп ходит, вот только сейчас немного ожил! И что теперь?! Ты представляешь, что он сейчас может сделать?!

— Что?! Ну что?! Вернуться домой! Вот что ему нужно сделать!

— Молчи лучше! — зашипел доктор, потом взревел. — Элиас! Его надо догнать! — и кинулся ловить своего коня...

Мышке, похоже, передалось одержимое настроение Фредерика: и он несся со страшной скоростью по бездорожью, дико вскидывая головой. Перелетел через овраг, поваленные деревья, сиганул меж елей, заскользил копытами по песчаной косе, что вывела к речному берегу, и остановился только тогда, когда уже по брюхо оказался в этой самой речке — Фредерик сам натянул поводья, потому что октябрьская вода наполнила его сапоги неприятным отрезвляющим холодом.

— Вот черт! — Все, что вставало у него на пути, всегда его раздражало; тем более — сейчас. — Вперед, Мальчик, вперед! Такой ручеек грех не переплыть!

Послушный Мышка ринулся дальше в реку, оттолкнулся копытами от дна и поплыл, громко фыркая.

Вода была довольно холодная, но, перебравшись на другой берег, Фредерик и не подумал останавливаться — он желал как можно быстрее и дальше оторваться от своих путников. Он был зол как никогда, в мыслях осыпая проклятиями их самоуправство и себя самого за то, что пошел у них на поводу, позволив остаться. Поэтому Мышке досталась еще пара тычков в бока, и он поскакал с не меньшей скоростью дальше от реки, за вересковые и еловые заросли, в глубь леса.

На окраине леса Фредерик остановил серого, достал карту и сверился с ней. Теперь ехать надо было на север, через поле, где начиналась небольшая дорога, примыкавшая к северному тракту, с которого они сошли на привал. Надо сказать, совершив такое скоропалительное бегство, Фредерик сделал огромный крюк назад, и очень был этим недоволен. К тому же он вымок в реке, и порывы холодного осеннего ветра, гулявшего по полю, пробирали его до костей. «Совершаю глупость за глупостью!» — так он сказал сам себе и вновь выругался. Легче не стало. А скорее наоборот. Похоже, и природа ополчилась против него: с порывами ветра налетели мрачные свинцовые тучи, и из них посыпалась мелкая холодная водяная взвесь.