— Ваша сестра, господин Роол, была своеобразной девушкой. Независимой и яркой личностью. Я думаю, она искала себя. Кое-кого это раздражало. Но если вас начнут убеждать в том, что Эгрей убил ее из-за этого — не верьте. Эгрей — не такой человек, чтобы убить из чувства неприязни или просто от злости. Нет, единственная причина, по которой Эгрей мог решиться на убийство, — выгода. Это исключительно расчетливый, грязный, маленький человечек. Запомните это.

— Аббана посоветовала мне прислушаться к вам, — сказал Роол.

— Очень правильный совет, — одобрил Элизахар. — Думаю, вам нужно похоронить сестру и вернуться к семье. Не стоит тратить время на поиски Эгрея и месть ему. Этим займусь я, как только у меня появится время. Обещаю вам: не пройдет и года, как его труп будет валяться на границе вашей земли.

Роол все смотрел на подстриженные кусты. Потом проговорил:

— Ну а если я случайно его повстречаю? Бывают же неожиданные совпадения!

— Если такое произойдет, — тотчас откликнулся Элизахар, — убейте его не раздумывая. Не вступайте с ним в разговоры. Не смотрите ему в глаза. Не замечайте его улыбки. Помните: он зарезал вашу младшую сестренку — подло и ради какой-то выгоды.

Роол отбыл из Академии, увозя с собой тело сестры в особом сундуке, саженцы розовых кустов, которые будут высажены на ее могиле, и пачку стихотворений Пиндара, посвященных Софене.

Пиндар был заранее предупрежден Аббаной. «Этот Роол — исключительный человек! — горячо говорила Аббана. — Для него сестра была всем. Она трагически заблуждалась на его счет, понимаешь? Считала его предателем. Глубочайшая ошибка! К несчастью — вполне обычное дело. Роковое непонимание между близкими».

«А от меня-то ты что хочешь?» — наконец удивился Пиндар.

«Роол думает, что ты посвящал Софене стихи».

«Ну и что?»

«Посвяти ей что-нибудь и подари ему. Он будет тебе благодарен».

Поэт ненадолго задумался.

«Я не успею дописать поэму... Сейчас я пишу поэму на смерть Софены... Точнее, это поэма о сущности смерти, о красоте распада... Но она посвящена Софене, если ты понимаешь, что я хочу сказать».

Аббана сморщилась.

«Нет, для Роола куда лучше подойдут твои старые стихи. Те, где про цветы и звезды. Ему больше поправится такое».

Пиндар хотел было рассердиться — «буду я еще потакать вкусам невежественной публики!», однако Аббана быстро укоротила его. «У хорошего человека — большая беда. И ты как поэт можешь его утешить».

И Пиндар сдался.

А сдавшись, ощутил себя очень сердечным, добрым и самоотверженным. Это ощущение тревожило его и было непонятным.

Почти сразу же после Роола из Академии Коммарши уехала и Фейнне. Ее отбытие оказалось для всех полной неожиданностью. Девушка не простилась ни с кем из новых друзей и даже не предупредила их о своем намерении.

На практикуме по эстетике магистр Даланн объявила:

— Госпожа Фейнне нас покинула. Срочно умчалась. Должно быть, неотложное дело. Нас не известили. Кратенькая записочка — и до свидания. Что ж, у богатых господ свои причуды.

— А что я говорил! — сказал Пиндар. — Должно быть, это она из-за дуэли. Дрянь, конечно, история, но ведь Фейнне-то здесь ни при чем!

— Очень даже при чем, — возразил Гальен. — По большому счету дрались-то из-за нее.

— Как это? — деланно изумился Пиндар.

— Не прикидывайся глупее, чем это простительно поэту, — сказал Гальен. — Всем известно, что Эгрей за ней увивался, а Софену это бесило. Кроме того, между нами — Софена ведь завидовала Фейнне.

— Завидовала слепой? Ха, ха, ха, — сказал Пиндар.

Ренье встал на скамью и проговорил негромко, но так, чтобы все слышали:

— Я считаю для себя невозможным находиться рядом с господами, которые могут так говорить о достойных девушках.

Он легко спрыгнул на землю и ушел, почти не хромая.

А за его спиной еще долго кипели голоса.

Выслушав брата, Эмери только головой покачал.

— Что молчишь? — возмущался Ренье. — Видел бы ты их лица! Как они ненавидели Фейнне за то, что она сочла их общество... отвратительным! А ведь она права! Они отвратительны. Должно быть, все они завидуют ее богатству и знатности. Так завидуют, что даже про слепоту забыли.

— Нам с тобой хорошо рассуждать, — возразил Эмери, — у нас с деньгами все в порядке. А нас они почему-то не ненавидят.