В самый раз чтобы отправить кого-нибудь на тот свет.

— Доброго утра. И прошу меня извинить, милостивые судари. — Я склонил голову, приветствуя остальных. — Надеюсь, я не слишком опечалил вас опозданием. Увы, места не близкие, и дорога заняла чуть дольше, чем я думал.

Грозин ни удостоил меня ответом, только посмотрел исподлобья. Тяжеловесно, мрачно и недобро — наверное, это должно было меня напугать. Вяземский коротко кивнул, но подходить не спешил: видимо, даже проявления самой обычной любезности были не в интересах его сиятельство.

Ну и ладно. Не очень то и хотелось.

Самым дружелюбным, как ни странно, оказался секундант барона: невысокий чернявый мужчина лет тридцати, то ли граф, то ли князь — я так и не запомнил ни титула, ни фамилии — тут же направился ко мне. И даже пожал руку.

— Доброе утро, Владимир Петрович. — Секундант оглянулся назад. — Мы ведь все готовы, ведь так?

— Готов, — буркнул Грозин.

— В таком случае, я, как самый старший среди нас всех и доверенное лицо господина Волкова, обязан напомнить, что первейшей обязанностью дворянина является служение стране и короне, а любая дуэль, пусть даже необходимая для защиты чести и достоинства нарушает волю и прямое указание государя императора.

Вяземский говорил негромко и с явной ленцой, чуть растягивая слова. Будто нисколько не сомневался в бесполезности положенной в подобных случаях речи. Его ничуть не беспокоили ни долг перед короной, ни монарший гнев, ни чья-либо участь — кроме разве что своей собственной.

— И поэтому я, — продолжил он, — в соответствии с обычаями и дуэльным кодексом, принятым всем дворянским сословием, прежде, чем мы начнем, должен еще раз предложить вам, милостивые судари, примириться и…

— Много чести, — буркнул Грозин. — Довольно болтовни, ваше сиятельство — перейдем к делу!

— Ну… лично я не имею ничего против отмены дуэли. — Я пожал плечами. — У меня нет ни малейшего желания убивать или быть убитым самому. И если уж Михаил Тимофеевич вдруг пожелает отказаться от своих обид и требований… впрочем, едва ли. Боюсь, примирение невозможно, судари.

— Что ж. В таком случае — извольте приготовиться к поединку. Напоминаю, что с самого его начала и до конца вы оба должны придерживаться следующих правил: не наносить ударов противнику, если он обезоружен или лежит на земле, не захватывать руку с оружием или тело, а также…

Вяземский продолжал говорить мерно, неторопливо и без тени эмоций, будто зачитывал текст по бумаге. Впрочем, какая разница? Все эти разговоры являлись не более чем формальностью, и я ничуть не сомневался, что стоит мне упасть или ненароком остаться без сабли — Грозин не преминет использовать такой подарок судьбы и зарубит меня насмерть, ударив столько раз, сколько потребуется.

И вряд ли хоть кто-то из присутствующих попытается его остановить.

— Снимите верхнюю одежду, Владимир Петрович. — Секундант Грозина шагнул ко мне. — Я должен убедиться, что вы не носите кольчуги или чего-то, что сможет защитить вас от удара или укола.

— Как пожелаете. — Я сбросил куртку прямо на песок и расстегнул ворот рубахи, демонстрируя, что под ней ничего нет. — Прошу вас, сударь.

Вяземский ничем подобным не озаботился. Впрочем, в том не было никакой надобности: Грозин не только избавился от пиджака, но и вовсе заголился по пояс и теперь нетерпеливо прогуливался из стороны в сторону, поигрывал мышцами, выпячивая широкую заросшую рыжеватым волосом грудь, да и в целом всячески изображал бесстрашие и пренебрежение к моей персоне.

Видимо, все еще надеялся меня напугать.

— Прошу к оружию, судари. — Вяземский поднял с песка длинный и узкий деревянный ящик. — По правилам Владимир Петрович выбирает первым.

Сабли в ящике выглядели совершенно одинаково. Видимо, дуэльная пара — на вид самые обычные пехотные офицерские «селедки», которые почти не менялись с первой четверти девятнадцатого столетия: тот же слегка изогнутый клинок в восемьдесят сантиметров длиной и незамысловатая форма гарды — разве что украшено все побогаче.

Не самое плохое оружие. Таким хотя бы можно полноценно фехтовать: блокировать удары и даже колоть. В отличие от кавалерийской, которая годится только рубить с коня — слишком длинная и тяжелее чуть ли не в полтора раза. Неудивительно, что дуэльные сабли сделали по образу и подобию пехотных. Правда, если эти две штуки унаследовали не только достоинства праматери, но и недостатки…

Нет. Не унаследовали: подойдя поближе, я разглядел на стали мелкие узоры булата. Неизвестный оружейник оказался настоящим мастером своего дела и не только добавил на гарду золота, но и позаботился о клинке. Дуэльная пара блистала роскошью, однако и боевым оружием была в полной мере — и даже чуть больше.