– Я тогда расскажу вам всё по порядку. Думаю, вы не заснёте.

И я начал говорить. В моей голове события уже давно были выстроены хронологически и просто логически. Я всю жизнь готовился к этому разговору.

Рассказал про Горбачёвскую перестройку, Ельцина, Гайдара и Чубайса, про «парад суверенитетов», про голод и торговлю сигаретными «бычками» пол-литровыми банками, про войны в Абхазии в Осетии, про две войны в Чечне, про Украину 2014 года, про Крым, про Донбас, обстреливаемый нацистами восемь лет, про спецоперацию 2022 года.

– А про Басаева вы лично, Юрий Иванович, авторитетно и с полной уверенностью сказали, что его готовило ГРУ. А он потом взрывал высотки, газопровод в Подмосковье и устроил теракт на Дубровке.

– Я? Лично? Когда?

– Мне уже в 2011 году, а в прессе это звучало ещё в 1996 году.

– Ты не бредишь, Мишаня? С полки головой вниз не падал?

– На мою голову, вы знаете, хватало других происшествий.

– Надо тебя ещё поизучать. Голову твою.

– Ничего не даст. Только время потеряете.

– Ладно, Миша, давай ложиться. Завтра подъём в шесть, а уже час. Напишешь всё, что рассказал, и в тринадцать ноль-ноль ко мне. Обсудим.

* * *

Утром я вышел из парадного чуть позже шести. За Юрием Ивановичем должна была подъехать машина, а не надо было переодеться. Моя «квартирка» располагалась на Старом Арбате в доме с гастрономом «Торгсин». В этом гастрономе кот Бегемот из романа «Мастер и Маргарита» пожирал шоколад и мандарины. Я всегда, едва увидев гастроном, представлял «Бегемота» и улыбался.

Квартирка представляла собой жилплощадь из трёх комнат меблированную, ма мой неискушённый взгляд, антикварной мебелью. Вбежав по лестнице до «своей» двери я, как обычно, осмотрел её и отметил, что коврик так и лежит, сдвинутый мной ровно на два сантиметра по часовой стрелке, а маячки на месте. Хотя это не значило, но на душе стало чуточку спокойнее.

Я отпер дверь ключом и, отступив вправо, толкнул её во внутрь.

– Вы заходите, не стесняйтесь, – услышал я сзади и оглянулся.

В дверях квартиры напротив стоял человек в сером пальто и шляпе. У человека в правой руке, прижатой к телу, имелся пистолет с непропорционально удлинённым дулом.

– Заходите-заходите, – повторил он.

Я удивился его беспечности, но, когда посмотрел вглубь «своей» прихожей, увидел ещё одного человека, чуть моложе, одетого в лёгкую куртку «ветровку» коричневого цвета. У него аналогичный пистолет находился в левой руке.

Мелькнула мысль, что они могли бы попасть друг в друга если бы я смог уклониться в сторону, но снизу по лестнице поднимался третий.

– Обложили, как Плейшнера, – сказал я.

– Яду дать? – Спросил поднимающийся.

– Свой имеется, но не дождётесь, – буркнул я. – У нас мало времени. Мне в управление к восьми тридцати.

– Ну, тогда заходи, Михал Васильевич. Не стой в дверях. Нам тоже на работу надо.

– А это, что у вас? Хобби? – Спросил я, зашагивая в прихожую и проходя в зал не разуваясь.

В зале в кресле сидел четвёртый. И его я узнал. Мы сталкивались с ним в фонде Иваныча в начале девяностых, и он меня должен был помнить. Тогда. Но не сейчас. Сейчас помнил его я, но не он.

– Проходи, садись

– Спасибо, Евгений Петрович.

– Ты меня знаешь, – не спросил, а констатировал он. – Откуда?

– Я тоже учился в школе.

– Не ври старшим. В школе не принято поминать имена прошлых руководителей. Настоящего-то не все знают, а тем более видели. Значит так, да? Значит ты у нас Ванга, да?

Из своей прошлой жизни я знал, что этот человек посвятил всю свою жизнь созданию своей собственной агентуры и этому научил некоторых своих учеников, введя их в свой ближний круг.

Путём собственных изысканий я несколько расширил своё понимание значимости его участия в подготовки перестройки, но не собирался об этом ему говорить. Из всего прочитанного, услышанного про него, я понял, что это человек по своей сути беспринципный, и мог перешагнуть через любые принципы, если они мешали его идее перестроить СССР.

Моё положение в СССР было критичным. Про перестройку и её основателей я знал всё, но сообщить об этом не мог даже Дроздову. Это убило бы Юрия Ивановича и морально, и, скорее всего, физически. Конечно, я оставил свои записки в «надёжном месте», но гарантировать их доставку адресатам после моей гибели было невозможно.

– Дроздов упоминал? Скажи честно.

– Я свои источники не сдаю, – нагло ухмыльнулся я. – И вы можете отрезать мне даже руку.

Собеседник смотрел на меня ровно и пристально, почти не моргая. Его крупное, несколько вытянутое лицо с «хорошим» подбородком было спокойным.