– Ну и что мы тут делаем? – улыбнувшись, спросил он.

– Поснедать те принесла, – бойко отозвалась девушка, кивнув куда-то за спину Эрика. – Тятя велел, я сполнила.

Обернувшись, он обнаружил на полу, у самого изголовья своей эрзац-постели, крынку, прикрытую краюхой хлеба. Рука непроизвольно потянулась к пище. Что в горшочке? Он заглянул внутрь. Что-то розоватое, похожее на ряженку.

– В глечике то варенец, – пояснила девушка. – Спробуй.

Эрику показалось, что ничего вкуснее этого варенца, который и впрямь оказался ряженкой, он в жизни не пил. А хлеб порадовал не сильно, духовитый и с виду лакомый, оказался он грубоватым и пресноватым. Но, как говорится, что есть, то и ешь.

– Ну спасибо, – наскоро перекусив, поблагодарил он и поинтересовался: – Как звать-то тебя, красавица?

Щеки девушки полыхнули румянцем, она сконфуженно потупила взор:

– Предслава.

– А тятя у нас кто?

– Так, воевода ж.

– Ты, стало быть, Предслава Изборовна, – оставив фривольнй тон, разочарованно констатировал Эрик.

Девушка ему приглянулась и, как знать, что вышло бы из этого знакомства, но он никогда и ни за что не позволил бы себе даже невинного флирта с дочерью начальника, каковым со вчерашнего дня для него стал воевода. Чушь, конечно полнейшая. Предрассудок. Но он ничего не мог с собой поделать. Настроение испортилось.

– Ну а я Эрик, – подавив тяжёлый вздох, представился он.

Предслава уже оправилась от смущения, став снова беззаботной и улыбчивой.

– Бают, ты варяг. Так ли?

– Вроде того, – кисло подтвердил Эрик, укладываясь на лежанку и тем давая понять, что разговор окончен.

Не тут-то было. В планы девушки это явно не входило. В её понимании варяг был пришельцем из далёкого большого мира, раскинувшегося за лесами, горами, долами – считай, на другом конце света. И упускать нежданно подвернувшийся случай, разузнать о том недоступном ей мире побольше, она определённо не собиралась. Вопросы посыпались, как из рога изобилия. Её интересовало всё. А верно ли, будто в окияне вода солона? А сказывают, ежели всё на восход идти, страна есть, где люди на головах ходят, то правда ли? А край земли в которой стороне? И прочее в том же роде.

Решительный настрой юной особы начисто исключал возможность отмолчаться. Надо было что-то отвечать. Сначала Эрик делал это нехотя, из-под палки, лишь бы она поскорее от него отвязалась, но незаметно для себя втянулся, может потому, что давненько уже не встречал людей, обуреваемых такой, без преувеличения, всепоглощающей жаждой познания. Это было похлеще киножурнала «Хочу всё знать»! Он недоумевал, откуда вообще могла возникнуть подобная заинтересованность у девицы, которая в жизни своей ничего кроме отнюдь не стольного града Козельска в глаза не видывала, да и то по большей части изнутри, потому что за стены её вряд ли кто далеко выпустил бы.

Не факт, что она умела писать и читать, но вопросы подбрасывала чумовые – не вдруг найдёшься, что сказать. Так что, Эрику приходилось реанимировать в памяти кое-какие подзабытые за ненадобностью энциклопедические сведения. Но, даже если ответ был очевиден, его еще требовалось изложить соразмерно с уровнем подготовленности не обременённой ни образованием, ни житейским опытом девчонки. Словом, всё это было увлекательно, но вовсе не просто.

Викторина продолжилась бы, вероятно, до вечера, но в какой-то момент у Эрика то ли из-за раны на затылке, то ли из-за чрезмерного умственного напряжения, разыгралась мигрень.

– Всё, девонька. Дай передохнуть, а то у меня уже башка раскалывается. Помилосердствуй, – взмолился он, укладываясь на сено, и с усталой улыбкой добавил: – Я ж всё-таки раненый.

– Ой! – спохватилась она, бросив взгляд в оконце. – Уж полудновать пора, а ты всё без роздыху. А тятя наказывал покою те дать.

Он и глазом моргнуть не успел, как Предслава выпорхнула из комнаты. Просвещая по мере сил любознательную девушку, Эрик тоже времени даром не терял и сам мимоходом выяснил у нее кое-что такое, о чём раньше понятия не имел. Узнал, что нашельцем называют пришлого человека, гридня – вовсе не зал для торжественных сборищ, как он поначалу подумал, а казарма для дружинников, гридей то есть, что тиун – княжеский управляющий. Негусто, ну да не беда, утешил он себя. Лиха беда начало.

Вечером его навестил седой лечец Серьга – так к нему вчера обращался Возгарь. Как уже говорилось, внешне он больше смахивал на лесного разбойника или сказочного колдуна, чем на доброго доктора. Может, этому способствовал пронзительный, словно сверлящий тебя насквозь, взгляд из-под косматых бровей, а может, скрюченная, видимо, когда-то давно покалеченная правая рука целителя, ограниченная дееспособность которой его самого, похоже, нисколько не смущала. Несмотря на изуродованную правую, он вполне справлялся со своими профессиональными обязанностями, довольно ловко пользуясь левой.

Эскулап сменил Эрику повязку, ворча, что с такой фигней валяться в дому воеводы неприлично, и пора бы тебе, молодец, перебираться в гридню. Дескать, сегодня, так и быть, ночуй здесь, а с утра топай к товарищам по оружию. Лекарь, понятно, использовал несколько иные выражения, смысл некоторых из них Эрику приходилось додумывать, но как ты их ни интерпретируй, а диагноз старик поставил: практически здоров, к прохождению службы годен, и давай-ка ты завтра же отсюда вон.

Серьга ушёл, а Эрик призадумался о своих перспективах. Но тут же соскользнул с размышлений о будущем в пользу прошлого, вспомнив, как под конец учёбы в школе, когда встал вопрос о выборе профессии, невзирая на настойчивые намёки отца – потомственного военного, в то время майора инженерно-авиационной службы, – он категорически отказался связать свою жизнь с армией. Объяснил просто: «Извини, папа, это не моё. Я – человек исключительно мирный. Да и вообще, какие бы то ни было подвиги не по моей части». После чего поступил в Менделеевку*. Вспомнил и невольно усмехнулся. Это называется: как ни крутись, а… ну, в общем, пятая точка, по-любому, сзади. Как ни отбрыкивался, а пошёл-таки по родительским стопам – впрягаюсь в армейскую лямку. Как там у Коллинза поется? Ю ар ин зэ арми нау?