Встав по своему обыкновению в шесть утра, Белецкий направился в мастерскую Дмитрия Николаевича, нимало не сомневаясь, что тот спать не ложился, а всю ночь провёл, рисуя и думая над делом, как это всегда случалось во время серьёзных расследований.

Белецкий не ошибся.

Дмитрий Николаевич действительно находился в своём виталище. Он сидел на полу, а вокруг него были разложены листы с записями и зарисовками.

– Я принёс вам кофе, – сообщил Белецкий, пробираясь среди записок и пристраивая поднос на заваленный всякой всячиной стол.

Его всегда поражал царивший в мастерской беспорядок, который Руднев называл «творческим» и который, по словам Дмитрия Николаевича, создавал особую вдохновляющую атмосферу. Педантичного же Белецкого такой хаос в зависимости от настроения либо повергал в растерянность, либо раздражал.

Возясь с подносом, Белецкий глянул на мольберт, втихаря заглянул в альбом с набросками и очень удивился, не увидев нигде портрета Шарлотты Атталь.

– Ты что-то потерял? – поинтересовался Руднев, заметив изыскания друга.

– Скорее, я что-то не нашёл, – признался тот, но мысль развивать не стал. – Чем вы занимаетесь, Дмитрий Николаевич?

– Составляю список подозреваемых, – лаконично ответил Руднев.

Белецкий поднял несколько листов, рассмотрел и скептически хмыкнул.

– Похоже, у вас тут какая-то очень хитрая система, – заметил он.

– Ничего хитрого. Я отбираю тех, кто подходит сразу по нескольким критериям. Во-первых, местонахождение. Во-вторых, потенциально возможная связь с заговором Вер-Вольфа. В-третьих, связь с канцелярией его императорского величества или любой другой службой, имеющей отношение к государственным секретам и госбезопасности. В-четвёртых, связь с Кавказом, Турцией или Болгарией. В-пятых, любые намёки на иные известные нам факты или какие-то странности.

– Кстати о странностях! – вставил Белецкий, подавая Рудневу чашку с кофе. – Я вот тут подумал, что лишние отпечатки на вашем бокале вряд ли могут принадлежать убийце, если только он не дилетант.

– Поясни.

– Опытный убийца наверняка знает про дактилоскопию. Он бы не стал прикасаться к бокалу. Да и в принципе, зачем было его трогать? У убийцы что, руки тряслись, и он боялся просыпать яд мимо?

Иллюстрируя свои рассуждения, Белецкий взял сахарницу и щедро сыпанул из неё в чашку, которую только что передал Дмитрию Николаевичу.

Руднев скривился и отдал чашку обратно. Сладкий кофе он терпеть не мог.

– И ты туда же! Спасибо, не отравы насыпал! Сам теперь это пей!

Белецкий пожал плечами, налил Дмитрию Николаевичу другую чашку, а себе по своему вкусу доложил ещё сахара.

– С ядом в моём бокале вообще всё непонятно, – признался Руднев и стал рассуждать. – Либо шампанское уже подали отравленным, либо яд подсыпали во время сеанса, когда мы в темноте сидели, либо – уже после, когда я в гостиную выбежал. Наименее вероятен второй вариант. Убийца должен был очень быстро в полной темноте найти мой бокал и дотянуться до него через меня да так, чтобы я этого не заметил. Такое сложно представить. Проще всего было подсыпать яд, когда все кинулись прочь от стола, но тогда выходит, отравитель не знал о том, что произошло в гостиной. Вряд ли бы он предполагал, что после произошедшей трагедии я пойду допивать шампанское. Значит, мы возвращаемся к версии о том, что нам с Пашкой изначально отраву подали. Вяземского хотели убить наверняка, поэтому подстраховались. И руку поцарапали и яд подсунули, отравив все бокалы на подносе. А потом спрятали осколки, чтобы яд не обнаружился.

Примостившийся на подоконнике Белецкий скептически сдвинул брови.

– Почему же, Дмитрий Николаевич, ваш бокал не убрали? – спросил он.

– Забыли или не было возможности сделать это без свидетелей, – высказал предположения Руднев.

– Натянуто, – возразил Белецкий. – Про осколки вспомнили, про остальные бокалы – тоже. А про ваш забыли? Да и на счёт свидетелей… Уверен, что там такая суета была, что можно было не то что бокал, мебель вынести, никто бы не заметил.

– Пожалуй, – согласился Руднев.

– И потом, – продолжал Белецкий. – По вашей версии должны были действовать опытные убийцы, которые имели в своём арсенале какой-то средневековый яд, недоступный для обнаружения. И при этом они подсыпают в шампанское кокаин, отравление которым даже студент определит, да ещё и, похоже, не знают достаточной дозы. В довершение всего убийца оставляет на бокале отпечатки пальцев и теряет флакон с ядом. Фантастическая небрежность!

– Я согласен со всеми твоими замечаниями, – сказал Руднев. – Можешь предложить свою версию?

– Мне всё-таки кажется, что убийство Павла Сергеевича и яд в вашем бокале – две разные истории, – ответил Белецкий. – И, если уж выбирать из предложенных вами вариантов, я склоняюсь к тому, что кто-то, не имеющий опыта отравления и ничего не знающий про убийство Вяземского, подсыпал вам яд, когда начался переполох в гостиной. Допускаю даже, что этот человек действовал спонтанно. Такая версия объясняет все несуразности!

– Все, кроме одной, – покачал головой Руднев. – Как сказал Анатолий Витальевич, получается слишком много убийц для одной светской гостиной. Нет, Белецкий, тут всё должно к одному сводиться. Уверен, что, когда мы распутаем убийство Вяземского, с отравленным шампанским тоже всё разъяснится.