– Я и сам хотел просить вас об этом, – ответил Дмитрий Николаевич, с отчаянием понимая, что Шарлотта полностью держит разговор в своих руках, и ему никак не удается направить его в нужное русло.

Тут подскочил официант с кофе и пирожными, и едва он отошёл, Руднев перешёл в контратаку.

– Если позволите, Шарлотта, я бы хотел вернуться к нашей вчерашней беседе, – сказал он, старясь, чтобы его интонация балансировала между строгостью и доверительностью. – Вы рассказали мне весьма странную историю. И я даже не знаю, что меня в ней больше удивляет, содержание или факт того, что связанный присягой офицер якобы разболтал вам государственную тайну. Прошу вас, Шарлотта, расскажите мне правду. Мне крайне важно узнать, чем занимался Павел Сергеевич последнее время. Это может помочь мне выйти на след его убийц.

Мадам Атталь посмотрела на собеседника с насмешкой.

– Вы, русские, поражаете нас европейцев своей… как это?.. incoherence (фр. безалаберностью, несогласованностью), – произнесла она ядовито. – Если вы, Дмитрий, работаете на полицию, а le prince Paul служил в армии, почему вы спрашиваете о его делах у его любовницы? Спросите его le general (здесь фр. командира)! Он же должен знать! Или армия не доверяет полиции? Или вы не доверяете армии?

– Я не знаю, кому могу доверять, – честно ответил Руднев.

– Значит, вы и мне не доверяете?

– Видимо, всё-таки доверяю, раз пришёл к вам с вопросами.

Шарлотта помолчала, внимательно вглядываясь в своего собеседника. Потом со вздохом произнесла:

– И напрасно, Дмитрий! У меня более чем достаточно причин не дружить с русской полицией. Ваши de satrapes (фр. сатрапы) считают, что у меня носик в перьях.

– Что? – озадачено переспросил Руднев.

– Как у лисы, которая таскает кур, – объяснила француженка.

– А!.. Правильно говорить: «Рыльце в пушку».

– Пусть так! Не важно! Смысл не меняется! Для ваших властей я n'est pas fiable (фр. неблагонадёжная). И раз так, я не хочу помогать полиции!

– Так мне помогите! Я не служу в полиции.

Мадам Атталь поджала губы и прищурилась.

– Вы знаете эту грязную историю, Дмитрий? – холодно спросила она.

– Вы говорите о том, что вас подозревали в попытке устранить конкурента? Знаю.

– И что вы об этом думаете?

– Я думаю, что к убийству Вяземского это не имеет отношения.

– Но ведь вы хотите знать, была ли я виновата?

– Не хочу!

– Vous etes un mauvais menteur! (фр. Вы плохой обманщик!) Но, как скажете!

Шарлотта сделала безразличное лицо и полностью сосредоточилась на шедевре из бисквита, крема, безе и фруктов.

– Помогите мне, Шарлотта, – повторил Руднев тихо. – Я прошу вас!

Француженка отложила серебряную вилочку на край тарелки и принялась теребить салфетку.

– Je veux pas vous mentir (фр. Я не хочу вам врать), – произнесла она, глядя в сторону.

– Alors ne le fais pas. (фр. Так и не делайте этого).

Мадам Атталь вскинула на Руднева свои сапфировые глаза.

– Хорошо! – решительно заявила она. – Я постараюсь быть искренней… Если ты, Дмитрий, просишь об этом.

От этого внезапного перехода на «ты» и недвусмысленно обозначенной уступчивости его просьбе Дмитрий Николаевич почувствовал, что снова теряет твердую почву под ногами. Ещё никогда ему не было так сложно разговаривать с женщиной. С трудом преодолев замешательство и не поддаваясь искушению тоже назвать Шарлотту на «ты», он спросил:

– Что вам на самом деле известно о делах Вяземского? И что там за история с похищенным документом?

– Похищенный документ на самом деле был… – неохотно начала рассказывать Шарлотта. – Но с этим документом всё… на другую сторону…

– Наоборот? – догадался Руднев.

– Да, именно так! Наоборот…

– В каком смысле?

– В том смысле, что не Paul рассказал мне о нём, а я ему рассказала.

Дмитрий Николаевич откинулся на спинку стула, и лицо его приняло крайне скептическое выражение.

– Хотите сказать, что вам каким-то образом стало известно про похищенный из царской канцелярии документ? – спросил он недоверчиво.

– А что вас на этот раз смущает? – с вызовом парировала француженка.

– Откуда вы могли узнать о таком казусе, Шарлотта? Это должна быть крайне засекреченная информация.

– Даже самая секретная информация иногда отрывается от языка! – фыркнула Атталь.

– И вы назовёте мне того, у кого сорвался с языка такой секрет?