– Так ведь барин его с легавыми за одно! – перебил Судейкин.

– Верно баишь, – благодушно согласился Анатолий Витальевич. – Господин его – управлению нашему большой помощник, так что всякий его человек, как жена цезаря – выше всяких подозрений. И только мне известно, что цезариха наша слаба на передок.

Терентьев снова в одиночестве повеселился своей сальной остроте, а потом внезапно лицо его сделалось жестоким и страшным. Стремительным движением он выкинул вперёд руку, ухватил Белецкого сзади за шею и пригнул его к столу.

– Верно говорю, а, Фридрих Карлович? – проскрежетал он сквозь стиснутые зубы и, еще немного подержав, выпустил пленника.

Белецкий, не ожидавший такого развития событий, взаправду выглядел ошалело. Он отпрянул, дёрнул воротник, сглотнул и хрипло откликнулся:

– Ja… (нем. Да…)

Коллежский советник продолжал смотреть на Белецкого со злобным прищуром.

– В общем, наш почтенный книголюб долг передо мною имеет неоплатный, почему и не смеет отказать мне в услуге, – Терентьев перевёл взгляд на Судейкина. – Ты ведь, Анкель, тоже, надеюсь, помнишь, кому благополучием своим обязан?

Под бездушным взглядом полицейского чиновника Ануфрий Ануфриевич сжался и нервно закивал.

– Вот и хорошо, – удовлетворённо произнёс коллежский советник. – Не стоит вам, паскудам, забывать, в чьём вы кулаке.

Лицо его снова мгновенно переменилось и вновь сделалось расслабленным и благодушным.

– Чего вылупился, герр Рихтер? Наливай давай, – приказал Анатолий Витальевич и с развязной улыбкой бросил в сторону Белецкого. – И ты, Фридрих Карлович, давай с нами пей и не выпендривайся.

Немцы безропотно подчинились, и в полной тишине они втроем выпили ещё по рюмке.

– Значит так, – деловито заговорил коллежский советник. – Мне от тебя, Ануфрий Ануфриевич, нужно, чтобы ты ввёл Белецкого в ваше общество. Он там будет книжонки свои ветхие пристраивать. Мне до этого его предприятия интереса нету, а сам хочешь, так наложи на него оброк. Дело ваше! Для меня важно, чтобы он там у вас с человечком с одним сошёлся…

– С каким человечком? – живо спросил Судейкин.

– Не твоего собачьего ума дело! – рассердился Анатолий Витальевич, но тут же снова перешел на благодушный и даже что покровительственный тон. – Не мандражируй, Анкель! Разве ж Терентьев свою агентуру когда подводил? Для тебя вся эта история без последствий выйдет. И для Фридриха Карловича тоже, коли он дурить не вздумает, – коллежский советник подмигнул Белецкому и, издевательски посмеиваясь, добавил. – Честное благородное слово!

В этот момент в комнату вошла неряшливая Фимка, неся в охапку господский костюм и рубашку.

– Готово-с, – лениво промямлила она, сгружая хозяйский гардероб на заваленный всякой всячиной диван.

Терентьев поднялся, строго зыркнув на галантерейщика и своего протеже.

– Провожать не надо, – бросил он и направился к выходу.

В дверях коллежский советник зажал подвернувшуюся ему под руку Фимку и бесстыдно щипнул её за плоские груди. Девка глупо и похотливо хихикнула, но полицейский чиновник уж утратил к ней всякий интерес. Шаги его загрохотали по лестнице, нарочито громко хлопнула входная дверь, и в открытое окно послышалось зычное: «Извозчик!».

Теперь Белецкому предстояло сыграть свой спектакль.

На Freundschaftstreffen in den besseren Kreisen (нем. дружеская встреча в приличном обществе) Судейкин повёл Белецкого пешком.

С момента ухода полицейского чина немцы перешли на родной язык, но тем не менее галантерейщик потребовал от нового знакомца даже на немецком называть себя Ануфрием Ануфриевичем. Белецкий на такие нелепые трусливые предосторожности презрительно скривился, но просьбу уважил. Национальная общность, надо заметить, этих двоих нимало не сплачивала: Судейкин по-прежнему демонстрировал полицейскому ставленнику очевидное недоверие, Белецкий же не скрывал к новоявленному куратору брезгливое пренебрежение.

Приличное общество, куда пошли эти двое, имело свою штаб-квартиру с внутренней стороны Носовского подворья. Кляня нескончаемый дождь на языке Шиллера, немцы прошли Малым и Большим Черкасскими переулками, свернули в Космодамианский и напротив церкви святых братьев-бессребреников 31 юркнули через арку на зады торговых рядов.

Войдя в неприметный, но аккуратный подъезд, они поднялись по лестнице с кованными перилами и оказались перед дверью с медной табличкой, надпись на которой впотьмах разобрать было невозможно. Судейкин повернул ручку дверного звонка, за дверью брякнуло, и спустя минуту дверь отварилась.

Миловидная горничная в накрахмаленном белоснежном фартучке и такой же кипенно-белой наколке в золотистых волосах присела в легком книксене и с любезной улыбкой приветствовала вошедших:

– Guten Abend! (нем. Добрый вечер!)

Она приняла у гостей зонты, шляпы и пальто и, гостеприимно указывая вглубь квартиры, произнесла ангельским голоском:

– Kommen Sie herein, meine Herren. Sie werden erwartet. (нем. Проходите, господа. Вас ожидают.)

Вслед за Судейкиным Белецкий шагнул в неосвещенный коридор, в конце которого был виден теплый золотистый свет, лившийся из ярко освещённой гостиной. Но не успели они сделать и пары шагов, как в полумраке раздался низкий утробный рык, и навстречу им выскочил огромный немецкий дог. Он был угольно-чёрным с благородной белой манишкой и белой маской на ощерившейся морде.