ЭПИЛОГ

Стерпится – слюбится. Так говорят… Но если вы, как и я раньше, видите в этой фразе лишь обреченность, то зря. Люди разные. Разные ситуации. Я вот тоже, влюбившись в Валова с первого взгляда, никак не могла понять, что значит «стерпится»? А с Георгием поняла. И даже оценила преимущества такого подхода. Есть какое-то совершенно особенное удовольствие в том, чтобы влюбляться в своего мужчину по капле…

Вот он стоит посреди детской, весь с ног до головы заляпанный эмульсионкой, и ты влюбляешься.

Вот открываешь глаза, а он тихонько, чтобы не потревожить твой сон, материт не желающий завязываться красивым узлом галстук, и ты встаешь, чтобы ему помочь, ты улыбаешься, гладишь пальцем царапину на выбритом подбородке и влюбляешься…

Вот принимаешь его в себя: дрожащего от переполняющих его чувств, влюбленного, такого сильного и такого слабого в своей от тебя зависимости, и ты влюбляешься.

А вот кричишь, давая жизнь его ребенку, вжимаешь ногти в надежную сильную руку, смотришь совершенно дико, ругаешься на чем свет стоит. А он все стоически сносит, а он кивает: дескать, конечно, в следующий раз завяжем член на узел. Что говоришь? Оторвем? Ну, если надо, то конечно, пожалуйста. И ты хихикаешь истерично сквозь слезы. И… да, ты влюбляешься.

Но что смешно, даже не понимаешь этого. А потом вдруг откровением… Мамочки! Да я же скучаю. Я без него не могу. Мне без него не живется, не дышится. Даже краски за окном выцвели! А там весна…

Одной рукой прижимаю к себе новорожденную малышку. Смотрю в раскосые глазки.

– Ну что, Аврора? Будем папе звонить?

Дожилась! Знаю ведь, что это бесперспективно. Если Жорка в операционной – никто не ответит. А что еще, если не операция, может его задержать?

Закусив губу, набираю номер мужа.

– Да, Элечка, – раздается его зычный голос.

– У тебя все хорошо? Мишку забрал? Вы еще час назад должны были приехать! – строчу, как из пулемета.

– На работе затык. Мы уже подъезжаем. Вы с мелкой собрались?

– Ага.

– Тогда выходите. И Мишке куртку на смену возьми. Та, что на нем – грязная.

– Утром же только после стирки надела!

– Мальчишка, что ты хочешь? Ну, все, мы уже у ворот.

Заговаривая еще непрорезавшиеся зубки нашей принцессе, укладываю кроху в коляску, которая при необходимости очень удобно раскладывается на раму и автокресло, закидываю на плечо сумку и иду к двери, уже на крыльце вспомнив, что забыла захватить Мишке куртку. Возвращаюсь, показываю язык своему отражению в зеркале. Не то чтобы я прям сильно верила в приметы, но мало ли!

Бутенко выходит из машины навстречу.

– Ну, как тут мои девочки?

– Целуй быстрей, пока она не уснула, – смеюсь я. Жорка забирает рюкзак, целует! Сначала меня, и только потом наклоняется, чтобы чмокнуть Аврору в носик.

– Устал? – спрашиваю, когда Георгий пристегивает кресло дочки ремнем.

– Нет, нормально.

– Точно? Ты можешь остаться дома. Я не обижусь.

– И пропустить прогулку? Ни за что. А почему вы решили выбраться в город? Чем вам дома плохо?

– Тем, что мы с Верой ничего кроме этих домов не видим! Хотим выйти в свет, может, даже посидеть в каком-нибудь ресторанчике. Привет, Мишань. Как дела в саду?

– Хорррошо! Можно я завтра не поеду?

Обмениваемся с Жоркой смеющимися взглядами. Завтра выходной. Поэтому:

– Можно, Миш. Только не бери это за правило.

– Авррроррррка не ходит в детский сад, – куксится.

– Это потому, что она еще ходить не научилось, – смеется Бутенко, давая Мишке пятюню.

– Я ее научу, – угрожает сынок.

– Так что там на работе?

– А, гуманитарка привалила. – На мой вопросительный взгляд Жора охотно объясняет: – Вершинин, помнишь Вершинина?

– Олигарха нашего? Ну, конечно.

– Так вот. Он подогнал нам новые наркозные станции и лазер. Юсупова велела провести ему с невестой экскурсию по отделению.

– Так он с Есенией был?

– А?

– Ну, с той балериной, помнишь, мы на яхте познакомились? Девочка молоденькая.

– А, нет. С другой.

– С другой? – теряюсь.