Я успокоился и отдался чужим веслам. Быстро темнело, было смешно и нескучно. Терраса все глубже опускалась в космические глубины ночи. Голоса женщин мешались с запахом их духов и с летом, плавно и бездумно кружившимся вокруг нас. И в этом кружении я пропадал, как в обмороке.

А потом вдруг все изменилось, в ноздри мне ударило знакомым запахом, и я увидел, что мы сидим в гараже у Саныча. В том же составе, и на столе высится шеренга из бутылок, приобретенных явно не на наши средства.

Инна сидела возле меня на шатком табурете, прочно рассиженном Вовой Брагиным. Саныч с Аней как-то интенсивно и парно передвигались взад-вперед, из чего было ясно, что выбор уже сделан.

Наливали, пили, курили безостановочно. Саныч и его «выбор» все куда-то бесконечно выходили, судачили на свежем воздухе. Я не вникал. Я сбросил с себя всякую ответственность и отдыхал, ровно ни о чем не думая.

Но рядом сидела девушка, и меня это к чему-то да обязывало. В моем восприятии она была не более чем собутыльник. Столь крупные формы я не мог обнимать даже мысленно. Но все же мы были людьми, а людям, да еще пьющим, положено разговаривать.

В течение следующих пяти минут выяснилось, что она замужем, что муж ее сейчас в отъезде, а ребенок у матери, и она проводит вечер с сослуживицей, а живет поблизости – дом через две остановки.

Про дом было неинтересно, я никуда не собирался. Но сказал, совершенно не думая:

– Обманывать нельзя.

– Можно, – спокойно возразила она.

Я очнулся и посмотрел на нее внимательнее. Вместо диванной подушки я вдруг увидел яркие темные глаза. Красивые глаза, и ума в них было гораздо больше, чем того требовали гаражные реалии.

– Что ты здесь делаешь? – спросил я.

– То же, что и ты, – ответила она, не удивившись идиотизму вопроса.

– То есть пьешь? – уточнил я.

– Нет, – сказала она. – Хорошо провожу время.

Она была умна, да еще и остроумна, и это меня отрезвило на время.

Вернулись в который раз Саныч с Аней. Они держались чинно, как верующие в храме, но что-то с ними уже произошло. Лицо Саныча счастья пока не выражало, но в горделиво нахмуренных бровях ясно читалась гарантия надежды.

Голова Ани словно приклеилась к его плечу, и говорила эта голова неумолчно. От меня она будто пряталась, или я на нее не смотрел – неважно. Важно было то, что она находилась у плеча Саныча, и, судя по всему, там она собиралась пребывать и далее.

Добрый путь!

Меня тянуло поговорить с Инной. Но вместо этого мы начали целоваться. Может, я хотел подать пример Санычу, не помню. Или Инна, скорее всего, хотела подать пример мне.

Не вставая со своих мест, мы целовались, как школьники, без объятий.

Полные женщины знают толк в поцелуях. Лакомки, они и здесь продолжают свой пир. Они всасывают губы, как пастилу. И смакуют, не торопясь проглотить.

У нас ничего не могло получиться. Глупая затея. Хмель – он дурачил ее, не я. Как только моя рука втыкалась в гирлянду складок на ее боку, она тут же отдергивалась, как от горячего. И с этим я ничего не мог поделать. Я привык к другому, и невозможно было изменить свой тактильный набор, не содрав с себя заживо кожи.

Кажется, она об этом догадывалась. Мне было неловко. Она ведь многим желанна, говорил я себе. Вон, муж есть, наверняка, поклонники. А целуется как! Что из того, что ее талия на несколько сантиметров шире чьих-то там предпочтений? Получается, мы любим не человека, а сантиметры? Стыдно и нечестно.

Но это было пустое. Поцелуи продолжались, но уже и заканчивались, в отличие от выпивки. Ее, к счастью, было в избытке, и она меня в конце концов и переманила, верная, как старая любовница.

Остаток вечера задержался только в памяти Саныча. Я от него был счастливо избавлен. Как-то доехал домой, как-то улегся, даже раздевшись, – и все.

С неделю прошло, не меньше, прежде чем я добрался до гаража. Любопытство покалывало, не скрою. Потому и не звонил, чтобы узнать про все сразу.

Но догадывался: что-то есть.

Приехал пораньше, к концу смены. Сидел на лавочке, курил, посматривая на табло заводских часов. На той стороне проходной накапливался народ, наплывал, как рыба в сеть. Когда настала заветная минута, весь поток заколыхался и слитно двинулся на гребенку турникетов, рассекаясь ею на длинные, волнистые пряди.

По заводскому скверу потекли реки и ручейки трудящихся. Я смотрел внимательно, иногда кивал: немало кто из них отмечался в гараже у Саныча.

Мой основательный друг не спешил. Должность мастера не позволяла ему выскакивать в числе первых. Он появился, когда поток разрежился до полной прозрачности, и шагал неторопливо, высоко неся свой полированный череп.