Поздоровались, пошли по солнечным пятнам аллеи.

– Как дела? – спросил я.

– Нормально, – глядя строго перед собой, ответил Саныч.

Я посмотрел на него. Рожа довольная, чуть шоколад по ней не течет. И спокойствие во всех членах. Нашел, значит, на них угомон.

Я не спешил. Все успеется, весь день впереди.

Калякая о делах насущных, двинулись к магазину. После – к гаражу, и там уже после третьей заговорили о главном.

– Ну, как Аня? – спросил я. – Было что?

– Было, – ответил Саныч, самодовольно ухмыляясь.

Такая ухмылка стоила многого. Можно дальше и не спрашивать. Но занимали, как всегда, детали.

– К себе водил?

– Дурак, что ли? – вылупился на меня Саныч.

Да, верно, там дочка, зять, туда нельзя.

– У нее?

Саныч кивнул. И снова ухмыльнулся, подчеркивая этой ухмылкой наличие своей новой жизни.

Я не злился. Я был рад, что у него появилась новая жизнь. И даже гордился собой: ведь это я ее зачинал и даже принимал роды.

Какой дурак!

Но – кто мог знать?

Ладно, обо всем по порядку.

– Уже два раза был, – нашел нужным сообщить Саныч.

– А где живет?

– В микрорайоне.

– Одна?

– С сыном.

– Большой сын?

– Шестнадцать.

– Что-то маловат…

– Это младший. Есть еще дочка. В другом городе, старшая, у нее двое детей.

– А-а…

Через несколько рюмок вернулись к теме.

– Инна тебе привет передавала, – первым начал Саныч.

Он ехидно покосился на меня: знал мои вкусы.

– Пошел ты! – огрызнулся я.

Саныч не настаивал. Ему было хорошо и без допинга злорадства. Еще немного, и я начал бы ему завидовать. Но вспомнил некоторые детали Аниной внешности и остановился в добром метре от этого чувства. И даже пожалел своего друга. Два раза. Это серьезно, это не пьяный зигзаг. И продолжение будет, уж больно он благостен. Того ли я ему желал?

– А как она… Ну… в постели? – спросил я с надеждой на задний ход.

– Что надо! – отозвался бескомпромиссно Саныч.

Я покосился на него. Думал, не спрашивать, потом плюнул. Все равно ведь спрошу!

– А сколько ей?

– Пятьдесят четыре.

Я покачал головой. Для сорокалетнего пацана это все же слишком. В качестве эксперимента можно, но вот так, добровольно и неоднократно? В этом мне виделось некое геройство, вроде пожертвования двух литров крови неизвестному больному.

– Как это ты?.. – вырвалось у меня.

– Нормально! – властно произнес Саныч, пресекая все мои дальнейшие причитания.

До меня вдруг дошло.

Саныч был мужчина. В широком смысле слова. Многим из нас женщины, даже любимые, старея, перестают казаться привлекательными. И желание угасает, и тянет к молодым, и так почти у всех. Но есть исключения, для которых женщина в любом возрасте – прежде всего женщина. Не больше, но и не меньше. И мой друг принадлежал к этому избранному числу. Поэтому возраст, как фактор преграды, для него не существовал. Он не был героем. Ему просто повезло. Как кому-то везет на умение петь или садиться в шпагат.

Саныч засмеялся.

– Чего ты? – не понял я.

– У нее собака… Такса. Когда мы… это… Она сидит под кроватью и воет.

– Не мешает?

– Нет, так смешней.

Проем ворот в гараже потемнел. Это подтянулись опоздавшие, Вова Брагин с Валеркой Жиловым. Быстро приняли свои штрафные, потом повторили с нами.

– Жарко, – сказал Вова, стягивая рубашку.

Под рубашкой он был округлый и гладкий, как афишная тумба. На розовой коже светились бисерные дорожки пота. Валерка Жилов был потемней и пообвислей, но с волчьими узлами мускулов, с выпуклой разинской грудью и видимой арматурой костей.

Повесили над порогом старый халат – защиту от солнца. Напитки опустили в подгреб, в холодок. Сами истекали потом, но пили в обычном темпе – спринтерском.

– Слышал, погуляли вы хорошо? – спросил меня Валерка, косясь лукаво на Саныча.

Саныч, тоже полуголый, сидел отрешенно, пока не принимая участия в разговоре. На левой стороне его груди голубел поросший рыжеватым волосом Ленин – память о местах не столько отдаленных. На шее болталось разрубленное сердечко, из кулака свисали четки. Памятник сам себе. Ведь так и будет молчать. А мне за него отдувайся.