До конца жизни, да. Не самая приятная формулировка.

Ничего с ним внизу не случится. К тому же сейчас день. И еще не третье число.

Все же он принял меры предосторожности. Распахнув дверь в подвал, подпер ее изнутри стулом. Так она точно не захлопнется, и, даже если лампочки опять погаснут, дневной свет все же будет проникать сверху. Включая свет, он на сей обратил внимание на положение переключателей. Вверх до упора. Впрочем, он по-прежнему был уверен, что и ночью не оставил их в среднем положении…

Не ограничившись и этим, он положил в карман халата фонарик, предварительно проверив, не сели ли батарейки. Затем он принялся спускаться, прислушиваясь после каждого шага — но слышал лишь приглушенные звуки, доносившиеся с улицы. Нормальные дневные звуки — шум машин, чириканье птиц, в какой-то момент — детский визг, но явно радостный, а не испуганный.

Наконец Томас оказался в самом низу. Здесь уже дневной свет был практически незаметен на фоне электрического, но все равно, осознание, что сейчас — день, заставляло воспринимать ту же самую картину совершенно по-иному. Франджони чуть не рассмеялся своим страхам. Обыкновенный пыльный подвал, заставленный всяким хламом. Ничуть не похожий на какое-нибудь готическое подземелье с прикованными скелетами. Вон и книги валяются там же, где он их бросил, и тапок… и плащ, точно, и в самом деле висит там, где ему в темноте мерещилось черт-те что…

Точнее, это не плащ. Это старое пальто Марджори. Впрочем, какая разница?

Но что-то ведь поцарапало дверь, а, Том? Ты же это слышал.

Франджони сердито тряхнул головой. Обведенный некролог он тоже видел, а оказалось… Наверное, ему стоит и в самом деле сходить к врачу. Внезапно его вновь обдало холодом изнутри: а что, если это первые признаки болезни Альцхаймера? Вот что по-настоящему страшно, а не всякая мистическая чушь… Но нет, Альцхаймер — это утрата памяти и умственных способностей, а вовсе не галлюцинации. Ладно, надо скорее брать то, за чем он пришел, а не стоять тут, запугивая самого себя. Где же эти чертовы инструменты? Должен быть такой деревянный ящик с ручкой… ага, кажется, вот он, в углу.

Франджони направился в угол, на сей раз внимательно следя, чтобы не влезть в паутину. Это ему благополучно удалось, но, когда он высвободил ящик из-под стопки старых журналов (сколько здесь все-таки хлама, который давно надо было выкинуть — то же пальто, к примеру!) и уже взялся за ручку, откуда-то из-под отверток и пассатижей вдруг выскочил здоровенный бурый таракан и быстро перебежал со стенки на ручку, а оттуда на руку Томаса. Тот вскрикнул и дернул рукой, припечатывая насекомое к стене подвала, но на сей раз не выронил ящик, как книги ночью; инструменты глухо лязгнули, когда ящик ударился о стену. Франджони брезгливо посмотрел на тыльную сторону кисти, ожидая увидеть там раздавленного таракана, но не увидел ничего. Неужели ему опять померещилось? Кажется, он и впрямь сходит с ума… Нет, не может быть. Он все еще чувствовал кожей мерзкое прикосновение тараканьих лапок. Наверняка насекомое просто упало куда-то вниз, в темноту…

Ладно, скорее прочь отсюда, пока на него еще кто-нибудь не заполз. Франджони, кряхтя, подобрал тапок и бросил его в ящик поверх инструментов, а заодно собрал с пола несколько книжек — столько, сколько мог унести в одной руке. Затем стал подниматься по лестнице, подсознательно ожидая, что дверь вот-вот захлопнется, несмотря на стул. И если этот стул полетит вниз по ступеням и ударит его по ногам — сейчас, когда обе его руки заняты…

Но ничего подобного не произошло. Оказавшись наверху, он бросил последний взгляд вниз, в глубину подвала, и, не заметив ничего подозрительного, погасил свет. Потом закрыл дверь и некоторое время стоял возле нее. Изнутри так и не донеслось ни звука.

Но было что-то другое, вызывавшее его беспокойство, и Томас понял, что именно: запах. Тяжелый запах гнили и плесени… «словно из разрытой могилы», подсунула память типичный штамп, хотя Франджони никогда не видел — и не нюхал — разрытой могилы. Не свежевыкопанной ямы, которой только предстояло стать могилой — этого-то он за свою жизнь навидался достаточно, в последний раз — семь лет назад, а именно могилы, чье неприглядное содержимое потревожила лопата гробокопателя. Так что, может быть, это просто затхлый воздух подвала… или туда и в самом деле пробралась и сдохла какая-нибудь крыса?

Но он уже отошел далеко от двери в подвал, а вонь, казалось, только становилась сильнее. В какой-то миг Томасу показалось, что она исходит от него самого. Словно он гнил заживо… или уже был трупом.

Затем он понял. То неприятное чувство, которое он испытал, прикоснувшись к газете два дня назад… его пальцы ощущали это и сейчас. Пальцы, державшие книги. Обложки были сырыми и липкими. Он, должно быть, не заметил это сразу, поскольку был слишком возбужден…

Он как раз проходил мимо кресла, так что поставил инструменты на пол и уселся с книгами в руках. В дневном свете он сразу заметил то, на что не обратил внимания при тусклой подвальной лампочке — яркие обложки были в разводах и пятнах какой-то липкой гадости. Неудивительно, что они склеились там, в ящике. Когда палец отрывался от этой дряни, за ним тянулись белесые нити. Франджони брезгливо оттянул большим пальцем края страниц верхней книжки и попытался быстро пролистать их. У него не получилось. Страницы все были изъедены какой-то злокачественной черной плесенью, превратившей их в сырую губчатую массу. Зловоние исходило именно от них.

Франджони вскочил, кривясь от отвращения. Со всей возможной поспешностью он сходил за мешком для мусора, а потом вышел на крыльцо и выбросил книги в мусорный бак. Не в желтый ящик для переработки, а в черный бак, словно это было гнилое мясо. Затем, наверное, минут десять тер с мылом руки.

Что же это за дрянь? Он никогда не видел подобной плесени на бумаге, даже отсыревшей. Да и в подвале вроде бы было вполне сухо… Надо все-таки устроить там генеральную ревизию и выкинуть все никуда не годное барахло. А потом, возможно, вызвать санобработку. Хотя это тоже деньги, конечно…