— Вы меня... то есть, Максим, ты меня замуж зовешь?

Он улыбается чуть снисходительно, но едва я успеваю расстроиться, подносит мою ладонь к губам и целует тыльную сторону.

Сердце разбивается. Просто вдребезги.

— Моя смелая беременная девочка, ты выйдешь за меня замуж?

Он смотрит в глаза, а я... осыпаюсь пеплом. Волоски так и стоят дыбом, меня морозит. Я сжимаю его руку — теплую, крепкую. Я... просто не представляю, как еще можно поступить в этом случае.

— Хорошо, — шепчу. — Могу выйти.

Максим слегка улыбается и, опустив глаза, вновь целует мою руку.

— Олеся, привет, поговорить надо.

Я сижу в машине рядом и слышу каждое слово. Волосы так и стоят дыбом, кажется, что я нахожусь в какой-то параллельной реальности. Смотрю в окно и делаю вид, что разговор этот меня не касается. У самой глаза круглые, вихрь в груди.

Дорожные знаки пролетают один за другим.

— До вечера не подождет? — спрашивает Олеся весело.

Это ужасно, но я слышу каждое ее слово.

— Только не говори, что ужин с твоим начальством срывается, я неделю готовилась!

— Боюсь, не подождет. Ты на работе? Я заеду часа через три.

— Ты меня пугаешь, Макс. Что-то случилось?

— Да, случилось.

Спустя пару минут Максим заканчивает этот невыносимый разговор и кладет, наконец, трубку.

— Она ничего не знает? — спрашиваю.

Мы только что подали заявление в ЗАГС, документы заполнял Максим, я только расписалась. У него мелкий стремительный почерк. Он так быстро писал, очень торопился.

— Я ей объясню ситуацию, все будет хорошо, — лживо улыбается. — Не твоя забота, малыш.

— Куда мы едем? Я не ориентируюсь.

— В магазин. Ужин будет проходить в «Итальянском воробье», это неплохой ресторан. Мой прямой босс, Пётр Андреевич Пупыш, уходит на пенсию. Он хороший человек, семьянин традиционных взглядов. Придет человек восемьдесят, самые-самые близкие.

Я вцепляюсь в свою сумку мертвой хваткой. На искусственной коже навсегда останутся вмятины.

— Дресс-кода нет, — продолжает Максим. — Но сама понимаешь, кеды и трико не подойдут. И мне нужно, чтобы тебя запомнили, поэтому мы едем покупать самое красивое платье, которое есть в этом городе.

— Ты что, хочешь, чтобы я присутствовала на этом ужине? Ты спятил?!

Он слегка улыбается:

— У тебя все получится.

— Я сейчас умру.

— Немного волноваться — это нормально, — не унывает Одинцов. — Компания тебе чужая, пялиться будут больше, чем на Петра Андреевича. Но, малыш, ты ведь хотела быть моделью? Значит, внимание должно тебе польстить.

— Господи боже мой! У меня вообще не будет времени для подготовки? Ни одного дня?

— Мы выбрали путь. Мы с тобой по нему движемся. Счет на секунды. — Он смотрит на часы, резко кого-то обгоняет, увеличив скорость.

— Твоей невесте будет больно. Многим людям будем больно. Я... не знаю, смогу ли это пережить.

Он сжимает мою ладонь и произносит очень ровно:

— Жизнь — это и есть боль, что теперь, не жить, что ли? Если ты передумала, еще можно врубить заднюю. После ужина — отступить я тебе не позволю.

Максим перестраивает машину в левый ряд, затем заруливает на парковку. Я поднимаю глаза и вижу окна ювелирного магазина. Из тех самых, где вечно ни души, потому что ценник там для сумасшедших, которым деньги некуда девать, а таких людей даже среди богатых мало.

Часом позже мы заходим в магазин платьев. Не знаю, что я буду должна Максиму за тяжеленькое кольцо, сверкающее на моем пальце. Я плохо помню момент, как он надевал мне его, — так разнервничалась.

Будущий депутат Максим Одинцов, судя по интернету, ранее не афишировал свои отношения. Никаких фотографий. Статей. Статусов Вконтактике. Ничего. В тот день, когда он это сделает, ни у кого не останется сомнений в его намерениях. Это кольцо видно за километр. Когда мы шли по улице, он держал меня за руку, как влюбленный по уши жених.

Выхожу из примерочной в розовом облегающем платье. Открытая спина, плечи, но закрытые до щиколотки ноги. Максим отвлекается от телефона, равнодушно мажет по мне глазами, возвращается к экрану, а потом застывает. Медленно вновь поднимает глаза.

— Пойдет? — Кручусь на месте. — Или тебе не нравится? Я... не то чтобы частый гость в заведениях типа «Итальянский воробей».

Приподнимаюсь на цыпочки, показывая, как будет с каблучком. Максим смотрит неотрывно, очерчивает с макушки до пальцев ног, на них задерживается и рассматривает. Пальцы мои без лака, просто пальцы. Но почему-то от его внимания становится остро стыдно, словно я не перемотанная тканью стою, а без трусов. Боже, разве можно так смотреть на ноги?! Это какое-то извращение.