— Громче! — указал худой и присоединился к нему.

Внезапный вопль боли заставил его вздрогнуть и с обеспокоенностью посмотреть в центр, где был Тарт. В ту же секунду ему захотелось ослепнуть, оглохнуть и лишиться языка. Его единственный друг в этой обители тьмы висел вниз головой подвешенный на двух огромных крюках, что протыкали его икры. Связанные руки свисали вниз, он отчаянно дергался и истошно вопил.

— Не останавливайся. Читай! — прошипел худой в его ухо, до боли сжимая его плечи пальцами.

Кровь, стучавшая в ушах, приглушила крики. Он продолжил чтение, больше всего на свете он хотел, чтобы кто-нибудь избавил его от этих мучений, освободил от оков страха. Он читал, на автомате озвучивая знакомые знаки, пока слезы текли по его щекам, туманя взор. Он хотел всё остановить, но так боялся.

Он снова услышал тихий шёпот, что походил на шуршание листвы, схожий со звуком перелистывания страниц, напоминающий шуршание мышки под досками пола…

Когда всё закончилось. Стих шёпот…стихли и крики Тарта, как когда-то и визги кролика…Он не мог оторвать взгляд от книги с расплывающимися перед глазами буквами в ней. Когда худой его двинул, спуская с подставки, он лишь мельком взглянул в центр. Его друг висел на крюках с полностью содранной по-живому кожей, так же как его отец когда-то освежёвывал дичь. Охваченный ужасом он из всех сил оттолкнул худого, тот не удержался и грохнулся на пол, после чего бросился прочь, хаотично выбирая направление. Шёпот вернулся, и казалось, бесновался вместе с ним, мечась по комнате в поисках выхода. Тут его настигла благодатная темнота небытия…

Он запустил руку в длинные ниже плеч волосы, отвлекаясь от прошлого. Наверно, тогда его ударили по голове. После смерти Тарта его лишили света, и появилась цепь. Он горько оплакивал потерю друга, жалея лишь об одном, что вообще попросил о друге. Эта потеря породила жгучее желание убить. Убить их всех худого, толстого, этих помощников. У него прошло желание говорить с ними, говорить с кем бы то ни было вообще. Сейчас он не был уверен, что его язык помнит слова, кроме тех заклинаний, что его заставляли читать. Чуть позже он заметил, что парни носившие воду стали коситься на него. В их глазах колыхалось, что-то до боли знакомое ему, страх. Ха! Смешно. Они боялись его, а не этих нелюдей.

Может он и забыл отца, но помнил его советы о том, как обмануть дикое зверьё. Его покорность, его слабость из-за скудного питания, успокаивали бдительность нелюдей, ведь он был здесь так давно и никогда не сопротивлялся. Благодаря свободной рубахе, болтавшейся на нем, он научился незаметно воровать вещи из большой комнаты. Чаще всего выбирая что-то, чем можно рыть или копать, однозначно крепкое. Он копал. Копал долго. Сначала цемент, скрепляющий камни, не хотел поддаваться, но затем пришел тот день, когда его воля победила. Он вытащил первый камень из кладки пола, затем второй, нужное количество, чтобы в яму, выкопанную в образовавшейся проплешине пола, мог провалиться человек, пусть не весь, по пояс. Яма вырыта под таким углом, что упавший непременно сломает ноги или подвернёт, он правильно подложилвырытые им ранее камни.

Он покосился на едва различимую в темноте яму, прикрытую тряпкой. Они даже не замечали. Они не проходили вглубь его камеры, он всегда выходил к ним сам. Тарт ошибался, открыто воюя с тем, кто сильнее его. Победить того, кто сильнее, можно лишь хитростью и обманом. А тьма…тьма нашёптывала ему, что ей нужен только один труп, чтобы освободить его.

Прости, — мысленно обратился он к свету из сна, не зная удастся ли ему выжить. — Прости, если я не дождусь тебя.

Он не мог больше участвовать в этом. После Тарта были и другие мальчишки, правда, их больше не подселяли к нему. Он бы сказал точно, сколько их было, если бы умел считать. Послышались шаги, не тяжелые и не быстрые, поступь худого. Время пришло. Он перелез через кровать, нашел под ней один из вырытых камней, что удобно помещался в руке. Дверь распахнулась, он не ошибся, и ему повезло, худой был один. На секунду худой замер, не обнаружив его около двери, осветил глубину. Он поморщился, после долгого отсутствия свет слепил.

— Ты чего там встал? — сказал худой, приметив его. — Иди сюда.

— Не хочу, — ответил он, стоя ровно за ямой прикрытой брошенной на неё тряпкой, которую стащил в большой комнате.

Его выбор жертвы был верным, худой разозлился:

— Я не буду за тобой бегать. Иди сюда, я сказал!

— А ты заставь, — глухо произнес он. Он всё поставил на кон этой игры жизни и смерти.

Несмотря на заявление, что он не будет за ним бегать, худой после этих слов сам бросился к нему. В яму он угодил точно, вскрикнул и, падая, выронил фонарь из рук, тот откатился в сторону. Худой выглядел удивленно, будто не верил в то, что произошло, но удар камнем по лицу стёр это выражение. Ногу он видимо всё же сломал, это мешало тому выбраться из ямы. А он продолжал наносить удары то по голове, то по рту, пытающемуся произнести заклинание. В его удары была вложена сила загнанного в угол зверя. Он с радостью отметил, как вылетели несколько зубов после очередного удара.

Зуб за зуб, подумал он.

Затем схватил цепь, обмотал шею худого, перекинул через плечо и принялся душить. Всё произошло быстрее, чем он ожидал. Ослабив цепь, он протянул руку к фонарю, тьма, шелестя радостью, поглотила свет. Ему он не нужен, а тот, кто спешил к нему, в нём нуждался. Он схватил худого за плечи, как когда-то он его, и зашептал, озвучивая слова, что ему шептала тьма.

Он сидел на кровати, обхватив колени руками и наблюдал. Первым вбежал один из парней, худой встретил его светящимися красным глазами и толкнул, одним движением вырвав тому горло. Парень осел. Пока он раздумывал, нужно ли ему тело второго, появился толстяк. Толстяк был не так прост. Успел произнести заклинание, что откинуло худого прочь и удерживало прижатым к полу.

— Ты — мелкий гадёныш, — прошипел толстяк, обращаясь к нему. — Я убью тебя! Ты пожалеешь о том, что натворил.

Честно, ему было всё равно. Он равнодушно смотрел, как толстяк плетёт новое заклинание, направленное на него. А вот тьма не была столь равнодушной, она завывала в его уши требуя действия. Что она требовала точно, он не узнал…

— Эфраит! — внезапное слово разлетелось в темноте, отразилось от стен. Всё задрожало, включая кровать на которой он сидел. Глаза худого погасли, а плетущееся заклинание толстяка бессильно повисло. Толстяк не успел удивиться, как лиловые знаки оплели его тело и обездвижили, тихим хлопком лишив жизни.