И все-таки уже осуществлялись исследования, основывавшиеся на сравнительном изучении накопившихся к тому времени данных. Так, в 1679 году известный ученый Афанасий Кирхер написал труд о Вавилонской башне, в котором он опирался на сообщения античных писателей Геродота и Ктесия. Иллюстрации к его книге существенно отличаются от более ранних, так как Башня включена в городской пейзаж. Однако улицы изображенного города, похожие на шахматную доску, его плоские дома и дворцы навеяны скорее всего описаниями государств и обществ, содержавшимися в произведениях современной автору утопической литературы. Сама же Башня занимает господствующее положение вблизи реки, пересекающей город. Она сохраняет круглые очертания предшествующих ей изображений и имеет заостренную кверху веретенообразную форму, предопределенную восходящим пандусом. Такая Башня, соответствующая представлениям Афанасия Кирхера, повторялась затем на протяжении многих лет, как можно видеть на примере гравюр Иоханна Георга Шмидта (1694–1767) из Дрездена. В качестве собственного его вклада, вполне соответствующего вкусам времени, здесь может рассматриваться лишь храм, водруженный им поверх Башни в виде ее завершения; храм этот с рельефами на фронтоне и скульптурными фигурами на крыше являет собой точную аналогию греческому.

Выдающийся архитектор Иоганн Бернхардт Фишер фон Эрлах, изображая Вавилонскую башню, сделал в 1721 году еще шаг вперед и освободился от общепринятой до него круглой формы. Его реконструкция, представляющая собой восьмиэтажное здание, четырехугольное в плане, явно оказывается ближе всех предыдущих изображений к описанию Геродота и, следовательно, к современным нам научным представлениям о башнях Вавилонии. Что же касается фона, то Фишер поместил свою башню в такое же окружение, в каком привык рисовать дворцы и сады в проектах, выполнявшихся им по заказу своих современников. Тот факт, что со времени Афанасия Кирхера большинство художников при попытке изобразить Вавилонскую башню предварительно изучали источники и имеющийся архитектурный опыт, показывает их стремление рассматривать проблему не в религиозно-мифическом, а в историческом аспекте. Хотя еще по-прежнему были широко распространены разнообразные варианты изображений Башни в рамках ранее сложившегося стиля, все же постепенно начинала пробиваться новая трактовка.

Сколь излюбленным и повсеместно распространенным в XVI и XVII веках был сюжет Вавилонской башни, показывает художественное ремесло. Измененная порой до полной неузнаваемости, Башня фигурирует на гобеленах, кафельных плитках и миниатюрах. Ее форму придают даже вазам и часам, чему примером могут служить часы 1602 года, хранящиеся в дрезденском музее «Зеленый свод», бывшей сокровищнице саксонских герцогов и королей.

Несмотря на то что в XIX веке благодаря путешествиям, а затем и результатам первых раскопок в Европу стали поступать достоверные сведения о Месопотамии и ее постройках, интерес художников к Вавилонской башне заметно упал. Сохранив верность библейской тематике, они стали черпать свои сюжеты и ассоциации не из Ветхого, а преимущественно из Нового завета. Вавилонская башня на картинах этой поры не приобретает принципиально нового вида; большей частью это все та же круглая башня со спиральной лестницей и сводчатыми проемами, представление о которой сложилось еще в XVI веке. В соответствии со вкусами времени на передний план выступают драматические многофигурные сцены, для которых Башня является всего лишь кулисой, не имеющей органической связи с изображаемым сюжетом. Интересным примером может служить фреска, написанная в 1847–1848 годах Вильгельмом фон Каульбахом на стене вестибюля Нового музея в Берлине. Здесь изображен момент, когда вследствие божественного вторжения происходит смешение языков; суть происходящего подчеркнута театральными позами отдельных персонажей и целых групп, размещенных на фоне цоколя Башни (остальная ее часть не видна).

Раскопки XIX и в особенности XX века, проводившиеся во всех районах древней Месопотамии, позволили создать научно обоснованное представление о Вавилонской башне. Тем самым ее изображение перешло из области фантазии в область достоверности. Таким образом, изображение Башни и все, что с этим связано, стало входить скорее в компетенцию ученых, нежели художников. Поэтому неудивительно, что воспроизведения Башни сделались в искусстве редкостью, тем более и сама библейская тематика была оттеснена здесь на задний план и использовалась лишь изредка.

Теперь, желая изобразить Башню, следовало либо обратиться к многочисленным рисункам и эскизам в научной литературе, либо сознательно пренебречь ими и дать волю собственной фантазии. И все же Вавилонская башня не предана искусством полному забвению; к ней продолжают обращаться и поныне, хотя такое случается редко; при этом художник либо рассчитывает на признание образованного зрителя, располагающего сведениями об этом сооружении, либо решает общечеловеческие проблемы, обращаясь к легенде о Башне и к самой Башне как к символу. Например, лейпцигский художник Бернгард Хайзиг в нескольких своих картинах последних лет снова обратился к этой проблематике. Изображая Башню и рядом с нею, на переднем плане, человека, играющего на скрипке, автор как бы наводит мост между наукой и символическими представлениями, связанными с этим сооружением, олицетворяющим опасности войны и погибели, угрожающие человеку.

«ХРАМ БЕЛА РАСПОЛОЖЕН В ЦЕНТРЕ ВАВИЛОНА…»

(Арриан)

Для художников позднего средневековья главным было проиллюстрировать и истолковать библейское слово, и это вполне соответствовало уровню знаний того времени. Ведь в ту пору в Европе очень мало знали о Ближнем Востоке и почти ничего — о его истории. Религиозные противоречия между христианством и исламом именно в это время привели к прямым столкновениям. Крестовые походы, привлекшие на Ближний Восток многочисленное европейское воинство, служили прежде всего делу расширения сфер влияния европейских властителей, ловко скрывавших это обстоятельство под маской «защиты святых мест». Но войска не достигли Месопотамии, ограничив область своего вторжения в основном районами Малой Азии, Сирии и Палестины. В конце концов военные походы не только не привели к расширению представлений о древних месопотамских поселениях, но, наоборот, вызвав недоверие и враждебность местных жителей-мусульман, усложнили доступ в обитаемые ими районы.

Первые путешественники в Месопотамии

Таким образом, в те времена о землях Аравии, расположенных далеко от побережья Средиземного моря, в Европу поступали лишь весьма скудные сведения. Однако и они показывают, что попадавшие в Месопотамию европейские путешественники неизменно пытались отыскать там известную по Библии Вавилонскую башню. Это стремление наталкивалось на многие препятствия. Прежде всего само путешествие было чрезвычайно трудным и изнурительным. Оно могло быть совершено только верхом на лошади или на осле либо пешком; в любом случае требовались крепкое здоровье и большая выносливость. К тому же путь проходил по местам далеко не спокойным. Чтобы попасть в Двуречье, следовало пересечь либо Малую Азию, либо сирийско-арабскую пустыню, то есть области, которые контролировались кочевыми племенами и народностями. К европейцам они относились с крайним недоверием, в особенности когда те проявляли чрезмерный интерес к определенным местам. Свою роль играл и религиозный антагонизм, стоивший жизни многим «неверным», то есть чужеземцам. Так что путешествие на Восток на протяжении столетий оставалось предприятием весьма опасным. К тому же местный климат с чрезвычайно жарким летом, резкими перепадами дневной и ночной температуры, продолжительными зимними дождями был очень вреден для здоровья путешественников, не говоря о непривычном питании и отсутствии элементарных гигиенических условий.

В самой Месопотамии, помимо крупных городов, мало что могло в ту пору заинтересовать путешественника. Знаменитые города древности давно пришли в упадок, затянулись песками и стали почти неразличимы. Между тем в некоторых топонимах этой поры продолжали жить старые названия, помогавшие ученым отождествить соответствующие населенные пункты с древними поселениями. К редким примерам такого рода принадлежит Вавилон, чье имя угадывалось в наименовании городища Бабиль. Воспоминание об этом крупном и важном городе так и не стерлось окончательно из памяти людей. Однако жителям деревень, расположенных на самом городище или вблизи него, даже в голову не приходило задуматься о роли и значении города, некогда стоявшего здесь. Лишь его название, передаваясь из поколения в поколение, позволило немногим путешественникам, достигшим Месопотамии, определить место древнего Вавилона. Опираясь на знания, почерпнутые из Библии, они прежде всего устремлялись на поиски следов, которые должны были остаться от такого мощного сооружения, каким представлялась им Вавилонская башня.