Русско-турецкая война 1768–1774 годов повлекла за собой решающее ослабление власти Османского государства, так как оно утратило монопольное влияние на Черном море. А начиная с упомянутого выше похода Наполеона I в Египет, конфронтация великих держав — Англии и Франции — начала распространяться и на Ближний Восток. При этом обе стороны пытались склонить арабское население на свою сторону. Борьба великих держав не исчерпывалась военными столкновениями, она стала во все большей мере распространяться на хозяйственную сферу. Великобритания основала отделения своей Ост-Индской компании в Двуречье. Одним из ее первых резидентов стал уже упоминавшийся выше Клавдий Джеймс Рич. При поддержке англичан османскому султану удалось справиться с попытками тогдашнего наместника Дауда-паши добиться независимости. В 1830 году ему пришлось подчиниться. Тем самым Ирак оказался еще крепче прикован к своим турецким властителям. Росла смертность среди населения из-за голода и эпидемий.

Богатые сырьевые источники страны и ее благоприятное стратегическое положение постоянно возбуждали стремление завладеть ею. Великие державы, и в первую очередь Франция и Великобритания, предоставлением колоссальных займов довели Османскую империю в 1881 году до банкротства и, поставив ее тем самым в полную зависимость, сумели обеспечить себе все увеличивающиеся привилегии на Ближнем Востоке. Закрепление сферы интересов происходило в острой конкурентной борьбе. Великобритании удалось завоевать ведущие позиции в Месопотамии, Палестине и на побережье Красного моря и Персидского залива.

Первые раскопки в Месопотамии

Первые подлинные раскопки в Двуречье, несмотря на английское политическое преобладание в Месопотамии, были начаты французами. Инициатором и руководителем этих раскопок стал Поль Эмиль Ботта, формально занимавший дипломатический пост во французском консульстве в Мосуле. Он был прекрасно подготовлен для осуществления поставленной им перед собой задачи: хорошо знал разные страны Востока, так как подолгу бывал в них, к тому же владел арабским языком и был знаком с местными нравами. Несмотря на многовековой интерес к Вавилону, районом первых раскопок стали не его руины, а развалины древней Ниневии, которые находились в непосредственной близости от Мосула, где жил Ботта. Свои раскопки он начал в 1842 году, но счел их результаты неудовлетворительными, поскольку «ничто не было найдено в целом виде, так чтобы хоть в какой-то мере вознаградить за затраченный труд и понесенные расходы». Жители Мосула и близлежащих деревень, следившие за работой Ботта хотя и без понимания, но с любопытством и сочувствием, в конце концов посоветовали ему предпринять последнюю попытку на городище Хорсабад, в шестнадцати километрах от Ниневии. Здесь в первые же дни посчастливилось: удалось сделать совершенно замечательные находки — большие алебастровые плиты с рельефными изображениями. Позже выяснилось, что на этом месте некогда находились развалины дворца ассирийского царя Саргона. Ботта распорядился выкопать несколько плит с рельефами и отправить их во Францию. Остальные он и художник Фланден срисовали. Когда рельефы в 1846 году прибыли наконец в Париж, они вызвали там очень большой интерес, так как никто не подозревал о существовании столь впечатляющих свидетельств древней месопотамской культуры.

Англичане тем временем занялись под руководством Остина Генри Лэйярда оставленной Ботта древней столицей Ассирийского царства — Ниневией. Там, во дворцах ассирийских царей, они нашли не только большое количество рельефов, но и около 25 тысяч целых и поврежденных глиняных табличек, составлявших некогда библиотеку царя Ашшурбанапала. Именно благодаря ей удалось наконец добиться успеха в дешифровке письменностей и интерпретации языков народов древней Месопотамии и тем самым больше узнать об их истории, помыслах и делах. Успех сопутствовал Лэйярду и в резиденции царя Ашшурнацирапала II, жившего в IX веке до нашей эры, — здесь также были обнаружены рельефы.

Однако эти изыскания, несмотря на их бесспорные успехи, не могут считаться раскопками в современном понимании, так как их первейшая задача состояла в том, чтобы «получить возможно большее количество хорошо сохранившихся произведений искусства, затратив возможно меньше времени и денег»{6}. Гораздо меньшее значение придавалось выяснению взаимосвязей между находками и расчистке обнаруженных зданий со всем их инвентарем, что является истинным смыслом раскопок. Лэйярд, в частности, распорядился прорыть штольни вдоль стен дворца, чтобы достать большие рельефы, нисколько их не повредив. Тем самым он заметно экономил на денежных и трудовых затратах, которые были бы гораздо больше при планомерных послойных раскопках.

В Северной Месопотамии, прежде всего на территории дворцов, украшенных алебастровыми рельефами и скульптурами, такие методы раскопок могли привести к успеху. Но они совсем не подходили для Южного Двуречья с его постройками из глиняного кирпича-сырца. Здесь после Лэйярда пробовали свои силы многие исследователи, копавшие в развалинах Вавилона, Урука и Ниппура, но их скромные результаты не могли затмить ассирийских находок.

Кончилось тем, что вследствие утраты интереса или недостатка денег исследования были снова заброшены. Многие из путешествовавших тогда по стране либо состояли на дипломатической службе, либо принадлежали к торговым компаниям, либо участвовали в геологических или естественнонаучных экспедициях. Этим людям в большинстве случаев нельзя отказать в идеализме и искренних научных побуждениях, однако и политические цели, равно как и стремление к личному обогащению, были им далеко не чужды.

Если сначала на Ближнем Востоке друг другу противостояли главным образом две великие державы, Франция и Англия, то в конце XIX века к ним присоединилась еще и Германия, считавшая себя обойденной при разделе колоний. Главным объектом немецкой внешней политики стала Турция. Германия пыталась поколебать здесь франко-британские позиции. Крупные денежные инвестиции позволили ей проникнуть на турецкий рынок, экспорт непрерывно возрастал. Военные миссии и строительство Багдадской железной дороги способствовали установлению еще более тесного взаимодействия Германии и Турции. Так как Германия не могла осуществить свои цели военным путем, то наряду с экономическим проникновением она пошла по пути поддержки экспансионистской политики немецкого монополистического капитала. С этой целью щедро поощрялись научные исследования на Ближнем Востоке и проводилась широкая культурно-политическая деятельность, как это, впрочем, делалось с давних пор англичанами и французами. Таким образом, нет ничего удивительного в том, что Германия позаботилась о приобретении концессии на раскопки на Ближнем Востоке и что интересы немецких востоковедов начали получать поддержку со стороны государства.

Раскопки сороковых годов XIX века, как и дешифровка клинописи, особенно импонировали всем тем, кому такие названия и имена, как Вавилон, Ниневия, Сарданапал, Навуходоносор, были хорошо знакомы из Библии и кого теперь поразило, что библейские рассказы вдруг нашли подтверждение в археологических находках и в клинописной традиции. Большой резонанс получило, например, известие о том, что Джорджу Смиту, ассистенту знаменитого исследователя клинописи Генри Роулинсона, удалось обнаружить текст вавилонского сказания о потопе. Первоначально Смит располагал только одним фрагментом соответствующей таблички, и газета «Дейли телеграф» финансировала его вторую поездку в Мосул, чтобы он мог поискать другие части повествования, столь широко известного благодаря Библии. Смиту повезло: в развалинах библиотеки Ашшурбанапала в Ниневии ему действительно удалось наряду с многочисленными другими табличками обнаружить еще один фрагмент рассказа о потопе.