Мы с Маратом провели вместе ночь. Она обещала быть томной и жаркой до самого утра, но… после ужина мы оба незаметно вырубились в объятиях друг друга, очнувшись только благодаря будильнику Марата: мой почему-то не сработал.

— Как у тебя все время это получается? — бухтел супруг, лицо его светилось счастьем, пока он на скорую руку готовил нам омлет, впопыхах нарезая тонкие ломтики сыра, а я укладывала волосы.

— А ты-то что возмущаешься? Ладно я. Мне к девяти. А у тебя вообще рабочий день ненормированный.

— Волка ноги кормят. Ранний подъем — секрет успеха. У меня ещё куча дел, некогда откладывать, — пока я наносила масло на кончики волос, супруг приблизился, обхватил двумя пальцами мой подбородок и осторожно вырвал поцелуй. — Кофе на тебе. Завтрак стынет. Настроить утренние новости по телевизору тоже. Я сейчас.

У нас именно так было. Марат уверенно вёл вперёд. Правда, почти всегда в ту сторону, куда я лукаво и кокетливо указывала пальчиком.

— Вот же раскомандовался! — отвернувшись, получила короткое касание языком по шее. Гляжу на нас в зеркало. Марат с вызовом смотрит на меня, прислоняясь виском к виску, укладывает подбородок на мое плечо. Это, кстати, тоже о нем: проходя мимо, он не мог меня не потрогать. Так или иначе. А ещё для него всегда было важно, чтобы и я просто так без повода его касалась, даже невинно. Кажется, и это между нами осталось прежним. И я ласково провожу ладонью по его колючей щетине.

Воспоминания о проведенном вместе утре согревают. Но пора сбрасывать счастливое наваждение.

— Я в тебе не сомневалась. Действуем по намеченному пути. И я ещё хочу проконсультироваться с Маратом. Если ты не против.

Взгляд Влада загорается досадой и негодованием.

— Я сам с ним проконсультируюсь. Если будет толк, то ты об этом узнаешь.

— Договорились, — игнорирую слишком резкие непривычные нотки в голосе руководителя. И вспоминаю Леру и ее слова о том, что Влад может быть крайне вспыльчивым и агрессивным, когда у него не остаётся выбора. Словно лев, загнанный в угол. — Если что, я у себя.

Разворачиваюсь на каблуках и у двери ловлю неуверенное:

— Маш… я ещё…

Моя рука замирает над ручкой двери, не касаясь. Я сейчас не восприимчива к словам, мне, вопреки профессиональной выдержке и сдержанности, хочется поскорее покинуть этот кабинет. Становится некомфортно находиться рядом с Владом.

— Да? — рассеянно оборачиваюсь.

— Запри дверь, пожалуйста.

Несмотря на внутреннее сопротивление, щелкнув замком, все же иду обратно.

— Маш, я хотел извиниться. Сорвался, да и… в общем, ты не думай, что я чуть что... но так под дых дало. И ещё, попросить хотел об одолжении. Ты видела заключение. Не нужно об этом никому рассказывать, ладно? Особенно Лере.

— Влад, это твое личное. Меня это не касается, — заверяю руководителя. С которым у нас, наверное, ничего бы и не получилось. — Я уже обо всем забыла.

— Я бы тоже хотел так легко обо всем забыть.

— У тебя есть план? — я чувствую, что ему нужна моральная поддержка. И просто не могу сейчас отвернуться. — Влад, если тебе нужно с кем-то поделиться, то… ты можешь мне рассказать. Как другу, — добавляю осторожно, но судя по поджатым губам и осознанному взгляду, мужчина прекрасно понимает обозначенные пределы. — Это дальше никуда не пойдёт.

Мне, конечно, не нужны чужие проблемы, свои бы преодолеть, но Влад все же уже чуточку ближе, чем просто руководитель. Я, должно быть, и правда отношусь к нему, как к другу, которому желаю счастья.

Он тяжело вздыхает и отворачивается к окну, упираясь ладонями в подоконник.

— Да что тут сказать. Ты же сама все видела.

— Не могу представить твое состояние. С чего вдруг решил тест сделать? — складываю руки на груди. Решительно шагаю к окну. Останавливаюсь рядом с мужчиной, гляжу во двор.

— В последний раз, когда разговаривали, она сказала, что я вообще не имею права удерживать сына вдали от нее. Мол, я ему никто… представляешь? Я в шоке до сих пор.

Искренне хочется облегчить его боль и спросить, насколько кардинально теперь его мнение изменилось, но…

— Влад. Мне так жаль.

— Я думал, это она сгоряча. Мне даже стыдно было собирать материал для анализа. Но… — устало трёт переносицу, с горечью прикрывая глаза. Плечи его сокрушенно устремляются вниз. — Тогда казалось, меня этим добили окончательно.