Шрифт:
По ночам мне снилось, что я просыпаюсь, а Маша не дышит. Ее больше нет. Открывал глаза, протягивал руку, холодея внутри и подыхая от панического ужаса до тех пор, пока кожу не обжигало ее тихое мерное дыхание.
Неделя, сука, неделя счастья, смешанного со страхом. Мы просто жили, как договаривались, — на всю катушку.
Я уходил на работу, а когда возвращался, то брал Машу, и мы всегда что-то делали. Придумали игру «Я никогда не…» и исполняли желания друг друга. По очереди, так Маша настояла.
Мы гоняли по пустой трассе, я учил Машу водить машину, мы прыгали с гаражей в сугробы, лазили по крышам домов, а однажды забрели в клуб, но там у Маши разболелась голова от басов.
Мы ушли и гуляли всю ночь напролет, иногда прячась в подъездах, чтобы согреться. Мы брали наушники, делили их и танцевали по ночам на моей кухне.
И занимались любовью. Много, часто, там, где хотели, забив на мораль и страх, что нас могут увидеть. Это был наш крохотный мир, где никому не было места. Только я и она.
В такие моменты мы оба забывали обо всем и веселились. Возвращались домой, трахались как ненормальные после выброса адреналина, и засыпали.
А вот ночью приходил леденящий, панический страх. А будет ли завтра?
Маша тоже об этом думала. Я знал, что она боялась, видел, как она мысленно разговаривает сама с собой, когда думает, что я не вижу.
Но она первая всегда строила планы. На завтра, послезавтра, через год… Она говорила, а я слушал, поддерживал, кивал.
И выл. Молча. Не подавая виду.
А по ночам, как по будильнику, просыпался каждый час, чтобы удостовериться: то, что я видел с закрытыми глазами, просто сон. Плохой сон, который никогда не сбудется.
Я осторожно встал, оделся и тихо вышел в комнату. Щелкнул кнопкой чайника и пошел умываться, зная, что Маша проснется через пятнадцать минут.
— Что, морда? — спросил у подскочившего Снежка. — Гулять?
Пес замотал хвостом и побежал к двери, нетерпеливо перебирая лапами, а я накинул куртку и открыл дверь.
Пока Снежок делал свои собачьи дела, курил у подъезда. С ней даже пес ожил.
Когда я забирал его из дома матери, он был напуганной забитой псиной. Теперь это наглая морда, которая обожала Машу. Как только она входила в дом, пес только что не писался на пол от радости и лужицей растекался у ее ног, в надежде, что Маша еще немного его погладит.
Она — любовь. Концентрированная. Я не понимал, как в одном человеке, пережившем столько дерьма, могло это сохраниться, пока не встретил Машу. Ее хватало на всех. Она дарила любовь, не требуя ничего взамен. Это было в ее природе, на уровне ДНК, млять.
Докурил, щелчком выбросил сигарету в сторону и приказал:
— Домой.
Снежок посмотрел на меня и побежал к дереву.
— Сука, Машу ты слушаешься, — покачал я головой и гаркнул: — Быстро!
Пес подбежал ко мне и замотал хвостом. Он быстро понял, что обижать его больше никто не будет, а своей хозяйкой назначил Машу.
— Охреневший ты тип, — я сел на корточки и потрепал его за уши, — оба сдохнем, если она уйдет, да?
Снежок высунул язык и наклонил голову вбок.
— Пошли, — я поднялся на ноги и открыл подъездную дверь, впуская Снежка.
Открыл дверь в нашу комнату, и этот придурочный сразу же забыл, что недавно нагло меня не слушался. Подбежал к Маше, ткнулся носом ей в колени и присел на задних лапах.
— Зря я его взял, — вешая куртку на вешалку, признался я.
— Почему? — с улыбкой ответила Маша.
— Никак не могу да него донести, что ты моя женщина, — уголком губ улыбнулся я, подходя к Маше.
— Я твоя женщина, — мягко пропела она, кладя ладони на мои плечи.
— Ему скажи, — хмыкнул я, кивая на собаку.
— И немножко его. Марат, он прелесть, не рычи на Снежка. У меня никогда не было домашних животных, я даже не представляла, насколько это здорово.
— Ладно, живи, шерстяной, — я притворился суровым и показательно надулся.
Маша рассмеялась, притянула меня к себе и обняла, крепко прижимаясь. Уткнулась носом в шею и замерла. Она любила так делать. Мы могли подолгу просто стоять в обнимку и думать каждый о своем.
Казалось, ей это было нужно. Маша черпала во мне силы и уверенность, пока я пытался не утратить того, что было ей нужно.