— А… У меня нет столько денег, — наконец выдавила я.

— Мой сын просил за вас, —выдохнул Карим Тимурович, с грустью глядя на сына.

— У меня с собой ничего нет, снимков, анализов.

— Мне ничего не нужно, я сам вас обследую, — отрезал Карим Тимурович, — сейчас придет медсестра и возьмет кровь на анализ. Потом вас вызовут, сделаем МРТ. Тимур сказал, у вас опухоль мозга?

— Да.

— Понял.

В тот момент к нам вошла заспанная медсестра и профессионально улыбнулась. Выдала мне пижаму и ждала дальнейших распоряжений от начальства, намекнув, что переодеться я могу в душевой, дверь в которую находилась в палате.

— Не уходи, прошу, — одними губами попросила я Тимура, прижимая к себе запечатанный пакет с пижамой.

Гафаров кивнул, нагло сел на кровать и с вызовом посмотрел на отца.

Я же пошла переодеваться. Вошла в небольшую комнату, которая служила душевой и туалетом, быстро сменила одежду, надела тапки, сложила свою уличную аккуратной стопкой и вышла.

В палате прибыло. Пришла другая медсестра с пластиковой сумкой, в которой стояли пустые пробирки.

— Задирайте рукав, — улыбнулась она, — я возьму у вас кровь на анализ.

Карим Тимурович отрывисто давал указания коллегам, а меня по очереди осматривали врачи. Потом отвели на первый этаж и уложили в аппарат МРТ.

Взяли все возможные анализы и, кажется, выкачали не меньше литра крови.

Когда я вернулась в палату, занимался рассвет. Тимур лежал на постели и что-то смотрел на экране телефона.

При моем появлении поднялся, спрятал мобильный в карман и сжал зубы, играя желваками:

— Что сказали?

— Пока ничего. Тимур, почему ты мне помогаешь?

— Потому что могу, — отрезал он.

В дверь палаты аккуратно постучали, и девушка в белом халате внесла поднос с едой. Молча поставила его на тумбочку и вышла, с неприязнью косясь на Гафарова.

— Ты ее обидел? — хмыкнула я.

— Ешь, — отмахнулся Тимур.

На подносе было две порции, отец Тима позаботился и о нем, хотя в палату больше не приходил. Карим Тимурович ушел в свой кабинет дожидаться результатов анализов.

Я взяла ложку и сглотнула голодную слюну. Никогда не любила больничную еду, но каша оказалась удивительно вкусной. Даже Тимур с удовольствием съел свою порцию.

— Это твой отец? — отставляя пустую тарелку, спросила я.

— Да. Это его клиника.

Я поперхнулась воздухом и вопросительно глянула на Гафарова.

— Что ты смотришь, как олененок? — вдруг хмыкнул он. — Я не Рат, на невинные взгляды не ведусь.

Я сжалась в комок, вспоминая Марата, и только в тот момент сообразила, что не взяла с собой мобильный, когда выходила из дома.

Прикинула, что проснется он только через пару часов. Попрошу у Тимура телефон, чтобы позвонить и предупредить, что со мной все в порядке.

— Нормально я смотрю, — приподняла я брови. — У тебя с отцом напряженные отношения, да?

— Намекаешь, что мой батя в бабле купается, а я уличный мудак?

— Это ты сказал.

— Ага. Сказал.

— Кого он не спас? Знаешь, — выдохнула я, — я только недавно поняла, что о своей боли нужно говорить. Тогда легче становится.

— Мне легче не станет.

Тимур отошел к окну, повернулся ко мне спиной и напрягся всем телом.

— Мой батя — светило, млять, нейрохирургии. Специалист, блядь, от бога с золотыми руками. Весь такой холеный, крутой, столько жизней спас, а собственного сына не смог.

— У тебя был брат? — удивилась я.

Тимур обернулся и с болью прошептал:

— Близнец. Когда у него обнаружили опухоль мозга, отец ничего не смог сделать. Сидел и смотрел, как его сын умирает, мать просила сделать операцию, попробовать, бороться за Камиля, а он… Неоперабельно. Про батю в газетах писали, что он из мертвых людей доставал, а Камиля не смог.

Я не смогла найти подходящих слов, чтобы как-то ободрить еще одного мальчишку, который жил с невыносимой болью в сердце. Потерять не просто брата, а близнеца — это страшно.

Я встала, подошла к нему и не обращая ни на что внимания, обняла Тимура, стараясь передать ему чуточку тепла и поддержки.

Гафаров напрягся всем телом, а потом осторожно обнял меня в ответ. Мы стояли так несколько минут, пока он не взял себя в руки.

Рывком отодвинул меня подальше, втянул воздух носом и продолжил:

— Мать такого пережить не смогла, бухать начала по-черному. Простить отца не смогла. Ушла.

— А ты с ней?

— Да.

— Ты не пробовал поговорить с отцом? Выяснить, почему он не смог…