Тем временем Кеган бродил по оранжерее, держа в руке пистолет с заряженной обоймой, и разглядывал высохшие растения. Сухие лепестки покрывали мозаичные дорожки. В какой-то момент мужчине почудилось шевеление, и он вскинул ствол, хватаясь двумя руками. Однако никого, кроме самого Аматриса, здесь не оказалось.

Убедившись, что в оранжереи нет ничего ни опасного, ни хоть немного полезного, музыкант первым вернулся к месту встречи.

— Что у тебя? — спросила Нина, выйдя из домика прислуги.

Её голос настолько резко оборвал тишину, что Кеган вздрогнул.

— Боюсь, здешний сад не спасёт даже садовник, — ответил он. — А у тебя?

— Ничего… почти, — встав рядом с ним, сообщила девушка. — В доме, похоже, какое-то время жила какая-то животина — в одной из комнат я нашла что-то типа гнезда, но сейчас там пусто.

— Гнездо? — переспросил Кеган и задумался. — Вполне возможно, что мы потревожили жилище какого-нибудь кабана. Эти леса дикие, так что сюда запросто могло занести кого-нибудь.

Эммерих почти всё время был у компаньонов на виду: надев строительные перчатки, он с хозяйским видом ходил от одной постройки к другой, перетаскивал коряги, а потом вовсе вышел из-за угла дворца с колуном.

— Мне теперь кажется, что он послал нас осматриваться только для того, чтобы мы ему не мешали, — с глухим смешком сказала Нина.

— Я никогда не рубил дрова, — признался Кеган. — Разумеется, я не против научиться, но и ничего не делать сейчас очень даже приятно.

— Согласна, — она прыснула, — мы просто ужасные. Бедный Рик.

Снаружи да внутри дворец выглядел так, словно неоднократно перестраивался. Балконы второго этажа, выходящие на вестибюль, располагались на разных уровнях. Крыша — ветхая, зияющая дырами — пропускала внутрь слабый свет и приносимую ветром листву. Необузданный сквозняк выл в бесчисленных трубах многовековой постройки, и горький плач разносился по коридорам.

Когда с дровами было покончено, Эммерих сложил их у парадного входа и снял с двери замок, позволяя другим путникам наконец зайти внутрь.

— Здесь очень холодно… — пройдя вперёд, Нина поёжилась. — И жутко.

Она, запрокинув голову, обняла себя за плечи. На макушку падали хлопья пыли. Стоило приоткрыть рот, как наружу вырвалось облако пара.

— Да, есть такое, — вяло согласился Эммерих и затворил двери, когда Кеган наконец зашёл внутрь. — Не очень гостеприимно, но вроде безопасно. Во всяком случае, из наших больше никто не бывал здесь.

Оглядевшись, Аматрис спросил:

— Как ты нашёл это место?

— Скитался, — Ландони передёрнул плечами. — Почти так же, как мы сейчас. Я тогда, в общем, в Капорейн двигал, но маленько заплутал из-за Вьюги. Летом они здесь чаще, чем зимой. Кто бы мог подумать, а?

— Кто угодно, — ответил Кеган. — Метеосводки о Нулевой в открытом доступе, Эммерих. Тем более, Керимов регулярно снимает Вьюгу.

— Вот знаешь, — заворчал странник, — теперь я понимаю, почему проводники не любят возиться с насмотревшимися блогеров туристами. Это невыносимо!

— Им хотя бы за это платят, — заметила Нина, — а тебе приходится таскаться с нами на чистом энтузиазме.

Эммерих, размявшись, прошёл вглубь вестибюля и поровнялся с подругой.

— И мне, надеюсь, на том свете это зачтётся, — сказал он. — Лады, можете пока здесь осмотреться. Уж сколько я знаю бывал, ничего страшного. Я пока гляну, что осталось из прошлых запасов дров — сегодняшние ещё сырые, надо им дать высохнуть.

— Тогда, если полагать, запасами ты называешь здешнюю мебель? — Аматрис указал на разломанный секретер.

— Ну, я за практичность, — Ландони пожал плечами. — Эй, ну имей эта мебель хоть какую-нибудь ценность, её бы не оставили здесь.

— Не думаю, что дело в ценности, — сказала Нина, — похоже, что владельцы вообще ничего не забрали. Только посмотрите.

В руках её сверкнуло ожерелье. Камни каплевидной формы сияли так же ярко, как и в день своей огранки, а белое золото, узором сложенное в паутину, напротив, потемнело.

— Где ты это взяла? — удивился Эммерих.

— Да вот, — Нойр кивнула в сторону, — на трюмо лежало.

Кеган проследил за девичьим взглядом и заметил на облупившейся — прежде лакированной — поверхности акаризовый букет, перевязанный белоснежной шёлковой лентой. Бутоны, как и стебли, давно иссохли, и местами их покрыла паутина.

— [Ничего] себе. Странно, что я раньше не заметил, — озадаченно уронил Ландони и поскрёб щетину. — Хм… Нани, ты только учти, что сохран [воровать] нехорошо — дурная примета.