— Проклятье, почти успел…

Чертыхаясь, тут же рухнул на пол, закрывая голову руками. А сверху уже градом летели осколки стекла, куски деревянных рам. От следующего взрыва вырвало часть стены, засыпав комнату каменными осколками. По углам разбросало кровати с тумбочками.

Как только перестали рваться снаряды, вокруг стала раздаваться стрельба. Уцелевшие защитники госпиталя еще пытались организовать оборону. Слышались редкие сухие выстрелы советских винтовок, на которые гулко отвечал немецкий пулемет, карабины. Доносились лающие команды немцев, топот сапог.

Было ясно, что госпиталь обречен.

— Надо добраться до леса, — пробормотал парень, начиная ползти в коридор. Через него можно было добраться до кухни, которая как раз и выходила к роще. А оттуда было рукой подать до леса. — О, шинель… Хорошо.

Мороз уже сказывался. Поэтому он быстро натянул на себя чью-то валявшуюся среди кирпичей шинель, отметив полковничьи знаки различия. Хотя, какая сейчас была разница? Когда за окном хорошо за минус тридцать, то, что угодно оденешь.

До кухни добрался никого живого так и не встретив. Из одной палаты, правда, доносился чей-то стон, но дверь туда полностью завалило. Он попробовал разворошить свалившиеся бревна, но так и не смог. Пришлось отступить.

Среди валявшихся в беспорядке огромных кастрюль подобрал кем-то забытую винтовку с парой патрон. Теперь осталось лишь выбраться из горящего госпиталя и добраться до леса, а там можно было и подумать.

Гвен осторожно высунул голову на улицу, чтобы осмотреться. Дверь была снесена взрывом и заброшена за околицу.

— Хальт! — и его прямо в лоб уперся обжигающе горячий ствол немецкого карабина. Похоже, его хозяин только что стрелял, и не раз. — Стой, Иван! Стать ноги!

Сверху вниз на друида глядел хмурый немец, тыкавший в него своим карабином. Выглядел он довольно странно, если не сказать комично. На шинель из эрзац сукна был накинут старый овчинный тулуп. Голова в пилотке обвязана женской теплой шалью. Правда, смеяться совсем не тянуло…

— Бистро, бистро, Иван! — движением карабина немец показал, что нужно встать. — Буду пуф-пуф! — он надул обмороженный красные щеки, издав нечто похожее на выстрел. — О, майн гот! — и тут он разглядел знаки различия на шинели Гвена. Несколько мгновений удивленно разглядывал три красные шпалы на вороте шинели. Похоже, был немного знаком с советскими знаками отличия. — Оберст! Доннерветтер! Дас ист оберст!

Точно узнал, скрипнул зубами парень.

— Оберст!

Повторив это еще раз, немец размахнулся и припечатал Гвена в лицо прикладом. Парень простонал и осел на снег.

…В госпитале лишь немногим повезло так, как ему. Тех, кто уцелел после штурма, немцы быстро рассортировали на ценных пленников и остальных. Последних, куда вошла большая часть раненных и персонала, просто вывели к полуразрушенной стене и расстреляли.

Оставшихся в живых — примерно десяток бойцов из высшего комсостава и трех молоденьких медсестер — затолкали в грузовик, который сразу же рванул догонять передовые части. Немцы спешили вырваться из советского тыла и добраться до своих. Вот-вот их должны были обнаружить советские поисковые групп и взять их в клещи.

Поэтому остатки потрепанной дивизии рвались на запад. Без сожаления бросали технику, у которой кончилось горючее. Отцепляли орудия, чтобы вывезти солдат. Из неисправных танков или броневиков сливали горючее, чтобы заправить оставшиеся на ходу грузовики. Благодаря этому, а также промерзшей грунтовке, они смогли добраться до своих.

Там уже части 14-ой дивизии отправились на пополнение, а пленники — в один из окружных лагерей…

Первое, что Гвен увидел, когда очнулся, был тонкий лучик солнца, пробивавшийся через соломенную крышу. Словно яркая серебристая спица, он протянулся от самого венца и до бревенчатой стены.

— Черт, как же больно… — тихо простонал парень, с трудом шевеля челюстью. Хоть удар прикладом и пришелся по касательной по щеке, но боль все равно была невыносимой.

Рядом раздался шорох, и перед ним возникло смуглое лицо молодого парня. Черные, как смол волосы, в которых застыли соломинки. Но с горбинкой.

— О, очнулся! — голос у незнакомца был грубый, охрипший, похоже, простуженный. — Думал, тебе уже каюк. Лицо вон как опухло, — он наклонился ниже, стали заметны небольшие пушки на петлицах парня. Из артиллеристов, значит. — Слушай, а ты ведь не полковник. Специально что ли полковничью шинель на себя натянул? — понимающе усмехнулся он. — Давай знакомиться. Яков, — он протянул руку. — Джугашвили…

Волоколамское шоссе. Бывшие позиции 1075-го полка дивизии генерала Панфилова.

Бойцы из рембата облепили очередной немецкий танк, застывший почти на линии траншей. Готовили почти неповрежденную технику к эвакуации. Ее немного «подшаманить», и можно ставить в строй, чтобы идти в бой, но уже на нашей стороне.

Лазая по броне, бойцы то и дело замирали и с любопытством посматривали в сторону. Там в паре десятком шагов от них уже больше часа разворачивалось странное действо — почти два взвода особой группы НКВД что-то искали в окопах. Их фигуры едва по земле не распластались, прочесывая метр за метром. Все найденное тут же складывали в специальные мешки с печатями, которые уносились под охраной в бронеавтомобиль.