А прямо под их ногами шевелилась солома, лежавшая ковром по земле. В темноте, едва разгоняемой светом от железной печурки, пол казался живой: он двигался, поднимался и опускался. Жуткое зрелище.

— И в этом тоже Бог.

Друид взмахнул руками в сторону ближайших двухэтажных нар, показывая, что и там происходит тоже самое. Грубосколоченные нары плыли перед глазами, напоминая тающий на огне воск. Деревянные столбы и перекладины были густо облеплены… сотнями и сотнями серых тушек.

— Мать твою… — недавний крикун был белый, как мел. В губах ни кровинки. — Это же мыши. Черт…

Он еще что-то хотел сказать, но лишь сдавленно охнул. Кто-то его локтем приложил, заставляя согнуться. Вперед выступил старик с растрепанными глазами и всклоченной бородой:

— Дальше рассказывай,… — старый чуть помедлил, но сразу же продолжил. — Учитель. А на этого дурака не обижайся. Мы его сделаем внушение, чтобы не мешал. Говори, что нам делать дальше. Все сделаем. Так ведь, народ?

И окружавшие его люди негромко прогудели, выражая свое полное одобрение его словам. Истощенные, больные, измученные непосильным трудом, они впервые за много — много дней страданий увидели «свет в конце туннеля». И это было совершенно осязаемая надежда, а не какие-то умозрительные мысли ил обещания. Каждый из них на своей собственной шкуре ощутил невиданную силу этого человека, который говорил от имени своего Бога. Как можно было устоять? Никак!

— Готовьтесь, братья, — Гвен развернулся к ним. — Скоро все закончиться. Вы вернетесь домой…Все, никто не останется.

Со вздохом удивления толпа пришла в движение. Каждый из стоявших пытался подойти ближе и дотронуться до друида. Какое-то стадное чувство, сродни помешательству, напало на зеков, заставляя идти к нему. Те, кто успевал дотронуться, тут же успокаивались и спокойно шли к своим шконкам.

Ближе к рассвету, когда зеки досыпали последние минуты перед побудкой, Гвен осторожно растолкал своего товарища. Нужно было, пока их не выгнали на работу, поменять тому повязки на ранах.

— Яков, повернись на бок. Вот, так лучше. Сейчас на раны посмотрим… Очень неплохо.

Тот, морщась от боли, кряхтел. Стало получше, но все еще каждое движение отдавалось стреляющей болью.

—… Знаешь, Гвен, — прошептал он, глядя на друида, «колдовавшего» над его раной. — Давным давно, когда я еще под стол пешком ходил, мне батя рассказал кое-что. Одна старая грузинская легенда, которую он слышал еще от своей бабушки.

Его кривящееся от боли лицо вдруг расплылось в улыбке. Видно, детские воспоминания были добрыми, хорошими, заставлявшими хоть на мгновение забыть о происходящем сейчас.

— Рассказывал, что Бог не на небе, не в земле и не под землей. Он ходит по земле, неузнанный никем, как самый обычный человек. Проходит по долгими дорогами, козьими тропами, мостами и площадями. Бывает в каменных домах богачей и соломенных хижинах бедняков.

Друид заинтересовался историей. Довольно необычно. Не слышал еще такого, чтобы Бог бродил по земле, как самый обычный человек.

— Я помню, как всякий раз задавался вопросом: а почему? Мне было до ужаса любопытно, почему так происходило. И однажды батя ответил.

Чуть замолчал, давая себе передышку и набирая воздуха в грудь.

— Он сказал, что Бог искал праведников… Гвен? — тут Яков приподнялся и пристально посмотрел на парня. Причем было в его взгляде какое-то детское предчувствие чего-то необыкновенного, сказочного. — Это ведь ты, да?

Друид, честно сказать, не сразу и понял, что Яков хотел сказать. Недоуменно пожал плечами.

— Знаешь, ты словно с Библии вышел. Тебя слушают животные и птицы, ты исцеляешь людей… А теперь у тебя и свои апостолы есть. Кстати, тоже двенадцать, как Библии. И Иуда тоже был… Ты ведь Христос, брат? Ответь! Только не ври. Скажи, ты это он?!

Яков уже не шептал, говорил громче. Еще немного и начнет кричать. Похоже, его лихорадило, оттого и возбуждение становилось все сильнее и сильнее. Лицо раскраснелось, в глазах возник болезненный блеск.

— Ты чего? Какой еще Христос? Кто это, вообще? — отмахнулся парень, не понимая, о чем ему говорит товарищ.

— Врешь! Это ты! Все сходится! Я все помню, как в Библии написано. Я в детстве каждый вечер читал, от бати прятал… Ты он! Признай это…

В рукав Гвена с такой силой вцепились, что руку повело. Якову явно становилось хуже.

— Яша, не кричи. Успокойся! Дыши глубже! — парень прижал товарища к шконке, чтобы тот не вскочил с места и не всполошил весь барак. — Слышишь? Успокойся…

Но тот продолжал рваться, смотря при с такой дикой надеждой в глазах, что жутко становилось.

— Ладно, черт с тобой, — Гвен махнул рукой. Чтобы угомонить товарища, придется сказать то, что он хочет услышать. Все равно завтра, когда проспится и ему полегчает, ничего толком не вспомнит. — Ты прав, братишка. Ты во всем прав. Я тот, о ком ты говоришь.