К нему вернулась та легкость, которую он ощутил на улице, и прямо какой-то чертик всадил ядовитую иголку в зад. Позднее, много раз вспоминая, не мог понять, как вообще могло это произойти, как он мог выкинуть такое колено, вовсе не свойственное его природе.

Он неожиданно сунул руку ей между ног там, где кончались ее шортики, и ущипнул за нежное тело.

– Ой! – вскрикнула она. Но не от страха и неожиданности, а… – Больно же!

– Извините, больно я не хотел, но у вас такие смешные штанишки, что невозможно не поозорничать.

«По идее она должна была бы, как минимум, влепить мне оплеуху, – думал Сергей. – В музее, на виду у всех… Конечно, скорее всего никто ничего не заметил, но все же не в лесу. Старый потрепанный тип, от которого к тому же за версту разит перегаром… запускает руку… кошмар!» Но все это он думал потом, а тогда чувствовал лишь, что жизнь все-таки веселая штука.

– Пойдем-ка пиво пить, холодное, душно тут, – предложил он.

– Пойдем, – ответила она просто и спокойно.

«Девчонка-то смешная и, возможно, даже чуть-чуть вульгарная, но для прогулки по городу в самый раз», – мелькнуло у него.

В кафе оказалось, что ничего спиртного она не употребляет, даже пиво, и не курит. Неожиданно… Она взяла сок, а он пиво. Оказалось, на выставку она зашла по пути с работы. Приглядевшись поближе, он решил, что вообще-то она не такая уж девчонка, но все же достаточно молодая. Женщина в серьезном возрасте не станет ходить на работу (работала в институте археологии) в таком наряде даже в жару.

Потом бесцельно шатались по улицам, и было по-детски беспричинно весело. В какой-то момент он развернулся и пошел перед ней задом, изображая сцену: размахивая руками, театрально кривляясь и даже пританцовывая, стал читать пришедший вдруг стих.

«…Брел долинами и холмами, лесами, болотами и берегами рек и видел, как все вокруг радуется, что пропал человек…»

– Ваш земляк, с этих вот невских берегов – Олег Григорьев.

И хоть стих не соответствовал моменту, в исполнении его звучал как бравурный марш.

– А пойдем ко мне, это недалеко.

«Так, – мелькнуло сразу, – развеселая девица тащит к себе домой. Вот это в мои планы не входило».

Вспоминалась неадекватная ее реакция на его неадекватные действия. Но признаться, выказать хоть на миллиметр трусость было невозможно, и, решив про себя, что ни при каких обстоятельствах дальнейшего развития событий быть не может, резко выдохнул:

– Идем.

– С мамой познакомлю.

«Мама» окончательно сбила с толку.

– Ну, раз с мамой, надо бы тортик, что ли, к чаю.

В кондитерской взяли торт. По облезлой лестнице поднялись на 4-й, может, 5-й этаж. И за дверью неожиданно оказался особенный мир. Да-да, не просто красивая квартира, а именно мир. Было видно, что живут тут особой жизнью. Квартира была нестандартной. Из большой комнаты узкая лестница поднималась еще на этаж, но пониже. На стенах много фотографий: экзотические города, старинные карты. На одной (не сразу и узнаешь) изображалась Европа XVI века. и часть Северной Африки. Как странны были привычные уже очертания государств. Гренландия – ледяная глыба – нависала над Европой, угрожая раздавить континент, так что полностью и не поместилась. А итальянский сапожок оказался неожиданно коротким и не в меру широк. Кто-то рассандалил его, натянув на здоровенный не по размеру лапоть. А Россия белым пятном вообще уходила в бесконечность. Было много диковинных вещей, предназначения которых Сергей даже не знал.

Мама, не старая еще, красивая женщина. «Пожалуй, в молодости-то покраше дочки была», – подумал Сергей. И глаза такие тихие и умные. Пили чай. Мама рассказывала о своей жизни. Занималась она наукой – археологией (и это уже дочка нырнула туда же по ее стопам), написала толстые книги, исколесила тысячи и тысячи километров. Рассказывала просто – не как для гостей, а вовсе не желая произвести эффект, говорила, как вспоминают прошлое среди своих близких.

И как-то так выходило, что незатейливый в общем-то разговор захватил Сергея. Хмель вылетел начисто, и он с жадностью слушал этих двух женщин. Сергей, как это часто бывает у людей яркой профессии, мало знал и еще меньше интересовался тем, что происходит за пределами своей профессиональной среды, где даже анекдоты были на музыкальные темы: «В доме композиторов Шостакович выходит из туалета, а навстречу ему Долматовский…»

Большинство друзей, как и он сам, вели полувокзальный образ жизни и, попав в дом, где столько тепла, уюта, где не хотели удивить, не кривлялись, но говорили интересные вещи – он сразу размяк и почувствовал себя вроде кенгуренка под брюхом матери. Как потом оказалось, просидел он там больше пяти часов (пронеслись – как спичка сгорела) и схватился, когда до поезда оставалось двадцать пять минут.

Вскинулись, помчались на вокзал.

– Да не беги ты так, успеем, тут пешком не больше пятнадцати минут, – успокаивала Таня.

К поезду подошли за четыре минуты.

– Приедешь ко мне?

И опять просто ответила: «Приеду. В субботу, раньше никак, я ведь работаю». И сунула в нагрудный карман его рубашки клочок бумаги: «Мой телефон».

Он хотел оставить ей свой, но нужно было искать, чем писать, на чем…

– Я позвоню завтра, утром, сообщу свой номер.

Ткнулся ей в лицо и прыгнул в вагон. Войдя в купе – там уж все приготовились ко сну – понял, что заснуть он не сможет: так был возбужден. «Сейчас эти все захрапят, и слушай лежи ихнюю музыку». Сергею показалось это просто унизительным. Бросил сумку и отправился в ресторан.