Шрифт:
– Хорошее у тебя имя. Героическое.
– Не тому досталось. – Я невесело усмехнулся.
– Костыль! – крикнул, выйдя из дома, где мы остановились, Денис. – Мужики, Костыля не видали? Славка!
– Да не ори ты! – отозвался я. – Здесь я.
– Не говори, откуда хлеб взял, – шепнул мальчишка, – а то меня… – Он быстро чиркнул по горлу ребром ладони, точно лезвием ножа.
И снова лишь шорох травы, словно никого и не было вовсе. Только недоеденный кусок белого хлеба, вкусно пахнущий домом, в моем кулаке.
Я подумал тогда, что все говорил неправильно. Надо было объяснить мальчику, что ему вовсе не нужно погибать за отца, за брата отца и даже за самого Аллаха… Но что бы значили для него мои слова и что вообще значат слова там, где говорят орудия…
– Молодой человек… – Кто-то трясет меня за плечо. Я разлепляю глаза. В тусклом вагоне метро душно и пусто. Передо мной – миловидная усталая женщина в синей форме, чем-то похожая на сегодняшнюю случайную знакомую Веру. И на тысячи других усталых работающих женщин.
– Молодой человек, поезд дальше не пойдет. Конечная…
В эту ночь я засыпаю на удивление быстро и легко. Мне пригрезился разноцветный снег в мягком полуночном свете… А затем я вновь увидел свой странный мираж: лето, море, солнце. Вихрастый мальчишка строит на берегу замок, почему-то из больших пластмассовых кирпичиков. Кто-то окликает его, и пацан поднимает голову… Я встречаю вдумчивые серые глаза моего случайного знакомца Мишки. Он смотрит внимательно и пытливо, точно хочет разобраться в том, что творится внутри меня. И вдруг улыбается заразительно и счастливо… А прохладные волны, резвясь, догоняют друг дружку, покрывают мои босые ноги клочьями прозрачной пены…
Я просыпаюсь и понимаю, что тоже улыбаюсь. Впервые за всю свою новую жизнь.
Всю ночь шел снег. К утру намело приличные сугробы. Малолетние спиногрызы, радостно визжа, гоняют по двору, играют в снежки. Интересно, успели нашим выдать зимнюю форму? Пестрая зелень на белом – идеальная мишень…
21
Ноябрь 2000 г.
Тихий вечер растревожила очередь резких, требовательных телефонных звонков. Она медлила, не решаясь снять трубку.
– Мам! – закричал сын. – Мне взять?
– Не нужно! – вскрикнула она. – Я сама!
Мужской голос на том конце света был таким же резким и требовательным, как предшествующая звоночная плеяда. Она лишь слушала, отвечая односложно: «да» или «нет».
– Кто это? – Сын просунул голову в дверь комнаты. – Это папа?
В его глазах забрезжили лучики томительной надежды. Она промолчала, опустила трубку на рычажки.
– Это не папа звонил? – вновь переспросил сынишка.
– Нет. Ступай, делай уроки.
Разочарованно вздохнув, мальчик удалился.
– Когда ты скажешь ему правду? – сдвинув брови, требовательно спросила мать, строго поглядывая на дочь, сидя на диване.
Она промолчала.
– Я предупреждала: ложь не доведет до добра. Ты должна сказать ему правду, – твердо выговорила мать. – Или я сделаю это.
– Нет! – крикнула она. – Я сама.
Мать обиженно замолчала. Какое-то время стояла тишина, и было слышно, как у соседей работает телевизор.
– Ты похудела, – наконец прервала молчание мать.
– Знаю.
Будто можно не заметить, что застегиваешь ремень на две дырочки правее…
– Ты сильно похудела. Такой ты была только после родов. Это тебе вовсе не к лицу. Ты стала похожа на изможденного подростка.
– Ну уж, на подростка… – горько улыбнулась она в ответ. И все же поймала себя на том, как украдкой взглянула в зеркало на стене. Разумеется, она останавливалась перед ним каждое утро. Небрежно проводила расческой по волосам, меланхолично отмечая растущую необходимость визита к парикмахеру, механическим движением пальцев с зажатой трубочкой помады придавала поблекшим губам фальшивый блеск – вверх, немного вниз, снова чуть вверх, вниз, вбок к исходной точке… Но именно сейчас она впервые посмотрела в поймавшее время зыбкое стекло осознанно, задержавшись в нем дольше обыкновенного. Но уже в следующий миг ей стало больно и стыдно оттого, что она может не только ходить, дышать, говорить, думать, но даже вспоминать об ускользающей молодости… И что это кощунственно, потому что того, для кого все это имело бы истинный смысл, больше нет и не будет никогда…
«Как такое могло случиться с ними?!»
– Полно, – мать коснулась ее плеча, – пора подумать о сыне.
– Я только о нем и думаю, – произнесла она тихим, бесцветно-усталым голосом и, содрогнувшись от полуправды, бессильно откинулась на спинку жалобно скрипнувшего старенького кресла.
– Я вижу, – язвительно отозвалась мать. – Бегаешь черт-те где с какой-то дурацкой рукописью. У тебя что, много свободного времени? Проведи его с сыном. Подумай о нем и о себе! – неожиданно выкрикнула мать, с силой встряхнув дочь за плечи, так что голова той мотнулась. – Посмотри на себя. Нет, не отворачивайся, поглядись в зеркало! Ты что, тоже решила похоронить себя в двадцать шесть? Какой смысл? Его уже не вернешь. Да, я знаю. Это тяжело, печально. Но жизнь продолжается. И если пока не повезло, должно обязательно повезти в будущем.