– Не стреляй! Не стреляй!

На полу скулит, хватаясь за ногу, причитая «Ох, как больно…», неудавшийся налетчик. Кажется, я попал в колено.

– Заткни пасть, а не то я тебе башку размозжу! – рявкаю я, наставляя на него дуло.

Он тут же замолкает, затравленно сжавшись.

Я поднимаю его пистолет. Самоделка. Поди, купил на рынке. Но даже таким дерьмом вполне можно убить. Пуля застряла в стене в паре сантиметрах от того места, где была моя голова. Второй тоже очухался, но лежит на полу, боясь пошевелиться, сопя перебитым носом. Третий сбежал. Черт с ним. Над моим ухом тяжело, как паровоз, дышит Сан Саныч. Крупные капли пота растекаются по бороздкам морщин на восковом лбу.

– Сан Саныч, – говорю я. – Все кончилось!

– Мне плохо, – шепчет он, сморщившись, и, прислонив ладонь к груди, плетется к кушетке, неуклюже падая на бок. Как Костик…

– Сан Саныч! Что с тобой?!

– В-валидол, – цедит он сквозь зубы.

– Сейчас, Сан Саныч, миленький, обожди… Да где же эта чертова аптечка?!

Я обшариваю все углы. Аптечки нет.

– Ты не волнуйся, – .бормочу я, – сейчас вызову «скорую». – Трубка трясется в моих руках. Просто ходит ходуном.

В моей голове что-то щелкает, словно переключает программу невидимый пульт.

– Гады! – ору я, вновь выхватывая свой «ПМ».

Лица налетчиков приобретают землисто-восковой оттенок. Я вижу животный страх загнанных в угол безмозглых тварей. Они перестали быть противниками…

Я медленно опускаю оружие.

Округа оглашается воем милицейских сирен. Наверное, вызвали соседи. В склад влетают ребята в серой форме со стволами наперевес.

– Руки!

Я с трудом разжимаю затекшие пальцы. Мобильник тоже падает на пол. Я тупо гляжу на него.

Меня просят объяснить, в чем дело. И я объясняю. А милиционер с погонами старлея старательно записывает, сочувственно кивая.

Приезжает «скорая». Врачи колдуют над Сан Санычем, потом говорят, что похоже на микроинфаркт, укладывают его на носилки и заносят в машину. На соседние носилки устраивают налетчика с раздробленным коленом. С появлением милиции он осмелел и кричит мне:

– Ты сделал меня калекой, гад!

На черном «глазастом» «мерсе» приезжает мрачный хозяин. Милиция пытается выяснить, на каком основании он выдал нам с Сан Са-нычем боевое оружие. Тот отмахивается от них как от назойливых мух. Подходит к носилкам с налетчиком и, постучав его по темечку, говорит мне:

– В другой раз целься сюда.

После чего тот снова съеживается и умолкает.

Я слышу, как один из милиционеров объясняет, что рядом склад фармацевтических препаратов, и парни лезли туда за таблетками, но перепутали. Нелепая случайность…

Я снова стрелял в людей. Холодный пот заливает глаза. Я вытираю лоб рукавом. Как же холодно на этом чертовом складе…

– Давайте мы сделаем вам укол успокоительного, – предлагает врач. – Вы неважно выглядите.

– Не надо.

– Молодец. – Хозяин хлопает меня по плечу. – Я выпишу тебе премию.

– Пошел в задницу. – Я стряхивав его руку и иду прочь, оставляя за спиной недоуменно-хлесткий окрик хозяина:

– Эй, ты куда? Вернись, мать твою! Или…

Я опять безработный.

Пожилой мужчина напротив расстегнул пальто и обмахивается свежей газетой. Мне тоже удалось немного согреться. Подземка мчит меня. Куда – я не знаю сам. Закрываю глаза. Мерный гул постепенно перерастает в нарастающую канонаду.

Я снова стрелял в людей. Или в призраков? В тени вчерашних врагов, продолжающих жить во мне? Или в тех и других одновременно? У меня не было выбора? Или я просто хотел…

«Нелепая случайность», – сказал капитан милиции.

Как бы я хотел быть в этом уверен…

Я вытаскиваю из сумки «Гжелку», купленную в продовольственном, где всегда отоваривался Сан Саныч. Но сегодня его увезла «скорая». И я не сумел его защитить. Хотя и стремился. Так, словно мы сидели в одном окопе. В тот момент он был для меня больше чем напарник. Он был своим. А они – врагами. И я хотел их уничтожить. Словно я был там… Я успел остановиться. Сегодня успел. А завтра?

Я перевожу взгляд на равнодушные полусонные лица, цепенея от неожиданного нестерпимого желания снова взять в руки «Макаров»… Чтобы каждый из этой толпы унес с собой частицу "невыносимой боли. Я вздрагиваю, провожу ладонью по истекающему жарким потом лбу. Как я мог такое подумать? Это же совершенно безвинные люди, среди которых мои мать, отец, родственники, друзья, знакомые. Неужели я лгал самому себе и все это время, блуждая по темным закоулкам неизвестных улиц и лабиринтам памяти, жаждал одного – продолжения войны.