– Он упал, как мешок с картошкой.

Мы оба начинаем смеяться, и это так хорошо, так легко. Самый светлый момент, который у меня был с тех пор, как я приехал сюда. Пока смех Сильви не превращается в кашель, и она прикрывает рот, ее грудь вздымается от напряжения.

– Мы не можем смеяться, - говорю я ей, поглаживая ее руку. – Идем. Здесь становится холодно. Давай отведу тебя в кабинет медсестры.

– Я скажу своему брату, чтобы он отозвал своих собак, - говорит она, когда мы входим в здание. – Он играет нечестно. Хотя он никогда этого не делает, так что это не должно меня удивлять.

Я ничего не говорю. Она может попросить его отозвать своих предполагаемых собак, но я не верю, что это произойдет. Он не будет счастлив, пока я не уеду из этого кампуса. И даже тогда мой уход все равно, вероятно, не удовлетворил бы его.

Как только я убеждаюсь, что Сильви находится под присмотром медсестры, я поспешно возвращаюсь в класс для наказанных, практически бегом. Я ни в коем случае не хочу получать больше наказаний из-за того, что задержалась дольше, чем следовало. Я влетаю в комнату, кивая в сторону Мэтьюса, когда он поднимает на меня взгляд. Он ничего не говорит.

Я тоже ничего не говорю.

Думаю, я прошла этот тест.

Я продолжаю готовиться к эссе для "Ромео и Джульетты", делая заметки. Пишу и переписываю свое вступительное предложение. Это занимает мое время до конца урока, и я вздрагиваю, когда Мэтьюз объявляет:

– Вы свободны. Хороших выходных.

Все быстро собирают свои вещи. Мэтьюз подходит к окну и закрывает его, отсекая холодный ветер, дующий внутрь.

– Неудивительно, что она подхватила кашель, - слышу я его слова.

Хм. Может быть, он не так уж и плох. Но я все равно ему не доверяю.

Я уже собираюсь выйти из класса, когда понимаю, что Эллиот стоит прямо там и пристально смотрит на меня. Он идет в ногу со мной, не отставая, пока я спешу по коридору. Бегу вниз по лестнице.

Он не произносит ни слова, и это жутко. Я бы предпочла, чтобы он сказал мне кучу дерьма.

– Уходи, - говорю я ему, как только мы выходим на улицу. Вокруг больше никого нет. Солнце полностью скрылось, скрытое зловещими черными тучами в небе, и где-то неподалеку раскатывается гром.

– Сейчас рядом нет никого, кто мог бы тебя спасти, - говорит он с широкой улыбкой.

– Я не нуждаюсь в том, чтобы меня спасали. Я просто снова дам тебе коленом по яйцам, - парирую я.

Он делает шаг назад. – Почему ты такая?

– Какая?

– Такая стерва.

Я поворачиваюсь и начинаю идти, ветер давит на меня, превращая это в борьбу. Я ненавижу этого парня. Я не знаю, почему я вдруг стала мишенью, но он заставляет меня чувствовать себя неловко. И он прав. Рядом нет никого, кто мог бы меня спасти.

Я направляюсь к общежитиям, ускоряя шаг. Я слышу, как Эллиот позади меня выкрикивает непристойности, слова теряются в надвигающемся шторме. Капли воды падают на меня, одна за другой, и я понимаю, что идет дождь.

Я начинаю бежать.

Через несколько минут я уже в женском общежитии, дверь плотно закрыта. Я поворачиваюсь лицом к окну, наблюдая, как приближается Эллиот. Моя новообретенная привычка бегать трусцой сделала меня быстрее, но я тяжело дышу, мое сердце колотится в три раза быстрее.

Он подходит прямо к окну и стучит в дверь, заставляя меня подпрыгнуть. Он улыбается, ветер сдувает его темные волосы со лба, его куртка распахивается. Я отступаю на шаг, во рту пересыхает, когда он проводит пальцем по горлу, а затем указывает на меня.

Как раз перед тем, как он разворачивается и уходит.

Саммер

Шторм длится недолго. Дождь льет примерно тридцать минут, этого как раз достаточно, чтобы взбаламутить футбольное поле и сделать его красивым и грязным для сегодняшней игры. Я сижу у окна в своей комнате в общежитии и смотрю, как падает снег, тоскуя по дому.

Но у меня нет дома, куда я могла бы вернуться. Не совсем. Даже если бы я умоляла маму позволить мне вернуться, я бы не чувствовала себя комфортно в этой квартире. Не со всеми этими воспоминаниями. Семейные фотографии. Маленький храм, который она создала для Джонаса и Йетиса. На прошлой неделе она прислала мне его фотографию, и мне показалось очень странным, что она так поступила. Фотографии каждого из них на маленьком столике. Горящие свечи, табличка с молитвой Господней и сложенные вместе руки. На столе также лежала толстая черная Библия.