Теперь мы можем завершить этот краткий рассказ об отсчете времени и взглянуть на то, как в истории человечества формировалась концепция пространства. Чтобы оправдать смену темы, я прошу разрешения вовлечь в нашу мозгосеть Мамфорда, к которой я тоже подключен, еще один мощный разум. Я имею в виду Джозефа Кэмпбелла, написавшего следующее: «Пространство и время – „доопытные формы восприятия“, непременные условия, предшествующие любым переживаниям и действиям. Тело и органы чувств знают о пространстве и времени еще до рождения, поскольку это и есть сфера их грядущего бытия. Эти категории существуют не просто „где-то там“, словно далекие планеты; их не требуется познавать рассудком и путем многократных наблюдений. Мы несем законы пространства и времени в самих себе и, следовательно, изначально охватываем умом Вселенную».

В описании экспериментов с Пассажиром и Наблюдателем в главе 7 я кратко перечислил несколько имеющихся в мозге механизмов, предназначенных для определения абсолютного положения индивидуума в пространстве, а также другие нейрофизиологические способы вычисления относительных пространственных координат, таких как расстояние до вознаграждения или между представителями одной социальной группы. За несколько последних десятилетий исследований мозга такие фундаментальные нейронные механизмы были обнаружены у млекопитающих и приматов, но, очевидно, они существовали и у наших предков гоминидов миллионы лет назад. Однако представление о пространстве с точки зрения человеческого мозга очень сильно расширилось с момента появления Homo sapiens. По-видимому, в качестве одного из первых факторов, вызвавших расширение представлений Homo sapiens о пространстве, следует рассматривать миграцию, приведшую наших предков из Африки сначала в Европу, Левант и Азию, а затем и во все другие уголки планеты. Однако исторические записи об этих первых героических экспедициях нашего рода сохранились лишь в виде долгосрочной биологической памяти наших предков, поскольку в то время еще не было изобретено никакого искусственного носителя, пригодного для того, чтобы вести дневник этих древнейших путешествий.

В эпоху верхнего палеолита использование людьми подземных пещер для выражения новообретенной творческой способности также способствовало значительному развитию ментального представления о пространстве, поскольку, по мнению некоторых специалистов, наши предки верили, что подземелья относились к совершенно иному пространственному измерению, встроенному в глубины их собственного разума для обустройства территории для загробной жизни.

Позднее, когда нашим главным вдохновителем стали небеса, человеческое представление о пространстве вышло за пределы поверхности Земли и достигло небесных тел, хотя в те времена никто не представлял себе форму нашей планеты и расположение ее гипотетических границ.

К моменту появления первых постоянных поселений людей в эпоху неолита пространство в виде земельных территорий стало восприниматься как способ установления социальных разграничений между сообществами, а позднее – как способ расширения владений королевств и королей. Территориальная экспансия за счет войн и захвата, а также интенсивное строительство, использование новых знаний придворных инженеров и архитекторов стало для древних цивилизаций способом достижения доминирующего положения над собственным народом и соседними владениями. Пространство стало достоянием – условной валютой, обеспечивавшей социальную, экономическую и государственную власть тем, кто его завоевывал, занимал и перекраивал.

Еще один важный сдвиг произошел тысячи лет спустя, когда пространство впервые начали описывать с помощью математических терминов. Этот невероятный ментальный подвиг был совершен благодаря изобретению геометрии («измерению земли» по-древнегречески) Эвклидом – греческим математиком, жившим в портовом городе Александрии, в Египте, где-то в конце IV и начале III столетия до н. э. Классический многотомный учебник геометрии Эвклида «Элементы», вероятно, созданный под влиянием вавилонских текстов, содержал математическую формулировку пространства, которая считалась единственно верной и возможной на протяжении последующих двенадцати столетий, покуда немецкий математик Георг Фридрих Бернхард Риман из Университета Гёттингена (это Мекка немецких математиков) в середине 1800-х годов не предложил свою версию неевклидовой геометрии. Риманова геометрия, оперирующая многомерными гладкими многообразиями, была извлечена из академического забытья примерно через полстолетия после того, как ее впервые описал не кто иной, как Альберт Эйнштейн, который использовал это новое видение многомерного пространства для формулировки общей теории относительности.

Но прежде чем мозг Эйнштейна дал жизнь вселенной, в которой пространство и время сливаются в пространственно-временной континуум, другие революции повлияли на представления людей о пространстве, расширив его диапазон и охват от крохотного до бесконечно большого.

Опять-таки важнейшую роль здесь сыграли изменения ментальных абстракций, направлявшие переход от Средневековья к эпохе Возрождения в Европе – на сей раз в процессе расширения и нового определения пространства. Это глубокое изменение, вновь поставившее человечество в центр доминирующих космологических взглядов, также изменило восприятие пространства простыми людьми и, как часто случается в истории, его отражение в искусстве, особенно в живописи. И вновь я обращаюсь к словам Льюиса Мамфорда, чтобы подчеркнуть, насколько важный сдвиг в представлении о пространстве произошел при этом переходе. «В Средние века пространственные отношения обычно выражали в виде символов и значений. Самым высоким предметом в городе был церковный шпиль, указывавший в небеса и возвышавшийся надо всеми более низкими строениями, поскольку церковь доминировала над надеждами и страхами. Пространство разделяли произвольно, чтобы представить семь добродетелей, или двенадцать апостолов, или десять заповедей, или Троицу. Без постоянного символического указания на сказки и мифы христианства смысл средневекового пространства распался бы».

Это объясняет, почему в средневековой живописи размер персонажей выбирали таким образом, чтобы отразить разные уровни социальной значимости в группе. Сегодня некоторые из этих картин производят странное впечатление: эквивалентные человеческие тела, которые следовало бы изобразить одинаковыми по размеру в одном и том же визуальном ракурсе, нарисованы совсем разными, если, к примеру, один из этих персонажей является святым или как-то еще напрямую относится к церкви. Сочетая в живописи сцены из жизни Христа, произошедшие сотни лет назад, с картинами собственной современности, средневековые художники не стеснялись объединять в одном пространстве многочисленные временные эпохи. В качестве примера этой тенденции Мамфорд приводит картину Боттичелли «Три чуда святого Зиновия», на которой в одной городской сцене соединены три момента времени. Обобщая это средневековое видение пространства, в котором предметы могут появляться и исчезать на сцене без какой-либо логики или изображаться в неуклюжем или даже физически невозможном состоянии, Мамфорд заключает: «В этом символическом мире пространства и времени все было либо таинственным, либо чудесным. Связующая нить между событиями была космического и религиозного порядка; истинный порядок пространства [устанавливали] небеса, а истинный порядок времени – вечность».

Мощный удар, потрясший эту художественную традицию изображения пространства, а также другие тысячелетние средневековые установки, стал непосредственным следствием триумфа новой ментальной абстракции, которую вполне можно привести в качестве еще одного примера важнейшей революции в истории человеческого разума. После первого краткого эпизода в Греции V века до н. э. следующее восхождение обычного человека в центр человеческой вселенной произошло в Европе в период от XIV до XVII веков н. э. Среди прочего это героическое возрождение человеческого существа (уже не нераскаявшегося грешника, а главного действующего лица в центре вселенной) подразумевало необходимость пространственного переформирования представлений о мире природы. С этого времени пространство перестало восприниматься и представляться просто в качестве довеска к божественному порядку. Вместо этого мир стали изображать с точки зрения человеческого глаза. В этом новом контексте открытие принципов перспективы и их применение в создании совершенно новой школы живописи в Италии дало начало визуальной проекции (в цветном выражении) нового мирового порядка – того, который воспринимается и заполняется человеческим мозгом. Теперь собственная точка зрения мозга направляла руку художника, использовавшего контрастные цвета и оттенки для создания аналогового изображения окружающего мира. После почти тысячелетнего заключения внутри человеческого мозга этот новый взгляд на вещи наконец-то был освобожден и распространился среди сотен или даже тысяч людских умов, синхронизировав их в мозгосети за счет объединяющей и коллективной творческой работы и смелости и дав начало явлению, которое мы называем итальянским Возрождением. По оценкам Мамфорда, «между четырнадцатым и семнадцатым веком в Западной Европе произошло революционное изменение в концепции пространства. Пространство в качестве иерархии ценностей было заменено пространством в качестве системы величин… Тела не существовали отдельно, как абсолютные величины: они были скоординированы с другими телами внутри одного и того же поля зрения и созданы в масштабе. Для достижения этого масштаба необходимо точное отображение самого объекта – абсолютное соответствие картины и ее изображения… Новый интерес к перспективе дал глубину картинам и расстояние уму».