Илья бросился к сумкам, чтобы взять с собой.

– Не суетись. Пойдём налегке. Всё, что понадобится, перенесёшь постепенно. Дорогу запоминай. Кое-где можешь ножом оставлять малозаметные метки на стволах деревьев.

До места шли через почти непроходимую тайгу. Поляна оказалась достаточно просторной для дома и хозяйственных построек. И вокруг – только дремучий лес.

– Стройку надо начать с землянки. Инструменты у тебя есть, материалы для строительства тоже. Лес – вот он, далеко ходить не надо. Всё понял? Тогда пошли.

Обратный путь показался короче и прошёл в беседе, которую начал Прохор.

– Какие срока по твоей статье?

– Пять лет – срок сидки по приговору, срок давности – десять, но срок за побег останется.

– А коли сдашься властям?

– Досижу свой срок и четыре года за побег. Но воры могут пришить и раньше.

– Ты, однако, о староверах-то слышал что-нибудь?

– Нет. Разве что в школе на уроках истории, когда рассказывали о церковном расколе.

– Не знаю, что рассказывали в школе, но раз уж попал в наши края, и, похоже, надолго, то знать о тех, с кем будешь жить рядом, думаю, должон. Раскололась церковь в середине семнадцатого века, при царе Алексее Михайловиче Романове, когда патриарх Никон решил провести церковную реформу, изменившую все каноны и Устав Богослужения. Даже креститься предложил не двумя перстами, как раньше, а тремя, и отменил земные поклоны. Исповедание, бывшее до раскола, стали называть «старой верой», а её сторонников – «староверами». Новое исповедание назвали «новой верой». Отказывающихся переходить в новую веру жутко преследовали, особенно при царе-антихристе Петре Первом. Протопоп Аввакум призывал не бояться мучителей, кнутом и виселицей утверждающих новую веру, и быть готовыми пострадать за старую.

Илья старался идти рядом с Прохором и внимательно слушал его рассказ, а тот продолжал:

– Староверы, чтобы сохранить семьи, скрывались от преследователей в самых глухих и необжитых уголках страны. Гонения продолжались до царствования благоверной Екатерины Второй, которая объявила староверов не староверами, а старообрядцами, и стала их массово, говорят, по совету князя Потёмкина, высылать в Сибирь для заселения необъятных просторов России. Мы и есть потомки тех старообрядцев. Нас называют ещё и «кержаками», потому что наши предки, переселённые из Нижегородской губернии, жили там на берегах реки Керженец («Так вот почему Прохор и Дарья по-волжски «окают», – решил Илья). Все кержаки – беспоповцы. Мы считаем, что священники предали истинную веру. Их роль у нас исполняют духовные наставники, которые не только помогают сохранить старые обряды, но и учат жить по-христиански.

Услышав радостное ржание лошади, почуявшей приближение хозяина, Прохор прервал рассказ.

Илье понадобилось десять дней, чтобы вырыть и построить землянку.

Прохор разрешил раз в неделю, по воскресеньям, приходить в его охотничий домик, как на базу, для пополнения запасов, и объяснил:

– Наши расходы ты должон будешь оплатить. Долг отдашь, когда начнёшь зарабатывать охотой. Охотиться тебе пока нечем, но можешь заняться сбором. Ягод много. Будешь приносить в домик, а мы уж как-нибудь продадим. Так и заработаешь на охотничье снаряжение.

– Корзины и короб я могу брать?

– Можешь.

– И ещё. Рядом с твоей поляной есть речушка, впадающая в Кеть. В следующий раз принесу крючки и леску. Будешь ловить рыбу для себя.

Теперь Илья с берестяным коробом на спине каждый день уходил в лес на «тихую охоту», и не возвращался, пока тот не наполнялся черникой или голубикой. Старался двигаться в сторону охотничьего домика. Там пересыпал ягоды в корзины и опускал в погреб. Ещё один-два короба удавалось набрать, не уходя далеко от «базы». И так до конца ягодного сезона. Сколько бы раз Илья ни приходил в домик для пересыпки ягод, в нём никого не было. Ждали его только пустые корзины на полу. В один из воскресных дней, когда он принёс очередной полный короб, в домик вошла Дарья.

– Доброго здоровья! Туточки в коробке рыболовные крючки, катушка лески и поплавки.

Дарья положила коробку на полку и повернулась к выходу.

«Поговорить бы с ней, о чем угодно, лишь бы не молчать», – думал Илья.

Задал несколько вопросов о рыбалке, о жизни в тайге, и узнал, что она вовсе не дочь Прохора, как он её называет, а овдовевшая невестка его младшего сына. У Прохора Ивановича было пять сыновей. Старшие давно живут своими домами, родили ему внучку и троих внучат. Младший успел прожить с молодой женой только два года, детей не нажил, и нелепо погиб на зимней охоте, когда снегоход вместе с ним сорвался с высокого берега и ушёл под лёд Кети. Илья слушал грустную историю, и ему хотелось обнять Дарью, пожалеть, но та, угадав его намерения, потянулась за ружьём, с которым в тайге, похоже, не расставалась, и, не прощаясь, вышла.

С того дня вторым видом его «тихой» охоты стала рыбалка. На первую, настоящую, нужно было ещё заработать. По утренней зорьке он, накопав червей, брал свою нехитрую рыболовную снасть и шёл к обрывистому берегу реки. В чистой прозрачной воде были видны самые мелкие камушки дна и бесчисленные стайки рыб, снующие туда-сюда. Непуганая рыба ловилась и на пустой крючок. Видно было, как стайка сначала осторожно, словно принюхиваясь, кружила вокруг поблескивающего незнакомого предмета, а когда самая отважная пробовала крючок на вкус, оставалось только подсечь и вытащить её из воды. Илья запасался дождевыми червями, в основном, для подкормки. Рыбалка много времени не отнимала. Чаще всего попадались окуни, плотва, караси, иногда – карпы и лещи.

Близилась осень. Чернику и голубику сменила брусника. В очередной раз подходя к «базе», он увидел двух осёдланных лошадей и приоткрытую дверь, в которую и заглянул. На лавке сидел Прохор, рядом с ним стояли круглая печка-«буржуйка» и одноколенная жестяная труба. На другой лавке лежала груда одежды. Под ней угадывалась обувь. Прохор почти по-дружески поздоровался с Ильёй, но протянутую руку не пожал.

– Не за горой холода. Я привёз печку, чтобы ты смог обогреваться. И пора скинуть арестантскую робу. Это одёжка и сапоги младшего сына, – указал он на лавку, – думаю, будет впору.