— Подожди и увидишь.

Я хватаю ее за плечо, выворачивая так, что она опрокидывается на кровать, наклоняется над матрасом, прижимая ноги к ковру. Я сам наполовину забираюсь на матрас, упираясь коленом ей в спину, чтобы она не могла убежать, когда я хватаю ее джинсы и стаскиваю их вниз. Она все еще слишком тонкая, достаточно тонкая, чтобы я мог стянуть их, не расстегивая. Катерина издает протестующий вопль, когда я стягиваю с нее трусики вместе с ними, оставляя ее маленькую дерзкую попку обнаженной на прохладном воздухе спальни.

— Положи руки плашмя на кровать перед собой, — говорю я ей низким и угрожающим тоном. — И не двигай ими. Если ты это сделаешь, тебе будет хуже. Это твой последний шанс удержать меня от отправки тебя обратно к Луке. Если я это сделаю, я заставлю его пожалеть о том, что он вообще торговался со мной.

— Виктор, пожалуйста…

— Заткнись! — Я чувствую, что меня почти трясет от ярости. — Ты заставила меня задуматься, где мои дети, Катерина. Ты заставила меня бояться того, чего я так долго боялся, чтобы никогда не бояться. Ты играешь со мной в свою собственную игру с того дня, как мы поженились, но теперь это прекращается.

Я отступаю назад, расстегиваю ремень и вытаскиваю его из петель, и я слышу ее тихий всхлип страха при этом звуке. Но мне уже все равно.

— Я был слишком мягок с тобой, — рычу я, глядя вниз на ее бледное, дрожащее тело, ее пальцы, вцепившиеся в одеяло перед ней. — Я позволил тебе слишком много свободы, слишком много доверия и посмотри, к чему это привело. Я старался не быть таким жестоким у себя дома, каким мне часто приходится быть во внешнем мире. — Я сжимаю ремень в руке, ощущая теплую кожу на ладони. — Но теперь это меняется.

А затем я опускаю ремень на ее задницу, оставляя красный след, когда он касается ее лилейно-белой кожи. Ее крик пробуждает что-то во мне, что-то глубокое, темное и первобытное. За всю свою жизнь я очень редко исследовал эту сторону себя, редко даже позволял себе фантазировать об этом. Моя первая жена никогда бы не имела ни малейшего представления о подобных вещах. Я никогда бы так ее не наказал, никогда не чувствовал в этом необходимости. Временами она была избалованной и своевольной, но это раздражало не больше, чем что-либо еще.

Она никогда не доводила меня до этого. И она никогда не возбуждала во мне ничего подобного.

С первым вскриком Катерины, с первой красной отметиной на ее заднице мой член мгновенно становится эрегированным, твердым и пульсирующим, почти болезненным от внезапного прилива неистовой похоти, которую я испытываю, снова и снова проводя ремнем по ее заднице.

— Виктор, пожалуйста! — Она тянется назад, как будто хочет остановить меня, ее пальцы ног впиваются в ковер, когда она пытается выгнуться дугой, и я опускаю ремень на верхнюю часть ее бедер, закрепляя его там, где завтра она не сможет сесть.

— Положи руки обратно на кровать, — шиплю я, мой голос сдавлен гневом и похотью. Я никогда раньше не испытывал такого сложного прилива эмоций, ярость, желание, нужда и насилие, все это переплетается, пока я не чувствую, как от этого учащается мой пульс, отчего у меня почти кружится голова, когда я снова опускаю ремень. — Если ты снова попытаешься сбежать или пошевелишь руками, нам конец, Катерина. Я отправлю тебя обратно к Луке и уничтожу все, что ты, блядь, любишь.

— Ты уже это сделал — всхлипывает она, но ее руки возвращаются перед собой, пальцы растопыриваются и зарываются в одеяло, когда я снова набрасываю ремень на ее задницу. — Ты…эта жизнь… все это разрушило все, что я любила. Все, на что я надеялась. Вс…ах!

Она снова вскрикивает, и я чувствую, как мой член покачивается в штанах, когда я вижу, как ее бедра немного раздвигаются в ожидании следующего удара, а на их вершине виднеются пухлые розовые губки ее киски. И затем, как раз когда я собираюсь снова опустить ремень, я вижу нечто, что толкает меня на грань почти потери контроля, мой член пульсирует, пока я не начинаю думать, что могу кончить прямо здесь и сейчас от чистого эротизма этого, взывающего к самым темным уголкам моей натуры.

Она блядь чертовски мокрая.

Я вижу это, блестящее на ее коже, ее складки набухли и увлажнились от возбуждения. Она почти плачет в одеяло, ее раскрасневшаяся щека прижата к матрасу, но я вижу неоспоримое доказательство того, что это ее тоже заводит.

— Тебе, блядь, это нравится, не так ли, принцесса? — Напеваю я, мой голос все еще полон гнева, но теперь с насмешливой ноткой. — Ты утверждаешь, что не хочешь ложиться в мою постель, ты утверждаешь, что я делаю тебе больно, но твоя киска говорит мне совсем о другом. Ты истекаешь, как нуждающаяся шлюха после нескольких хороших поглаживаний. — Я наклоняюсь, поправляя свою болезненную эрекцию. — Ты жаждешь этого члена, даже если не хочешь в этом признаваться. Жаждешь этого толстого члена, который заставил тебя кончить в нашу брачную ночь вопреки твоему желанию. — Я снова опускаю ремень на ее задницу, и на этот раз ее тело дергается, бедра сжимаются вместе, когда она издает всхлип, почти стон.