Чтобы проверить аутентичность сведений вайнахских текстов о Пиръоне как обрывков славянской мифологии о Перуне и оценить значение добытой информации для изучения славянского язычества, необходимо проследить много связей и аналогий. Нужно эти кавказские фольклорные отражения сопоставить с русским фольклором, чтобы и там в свете этих кавказских сведений увидеть возможные отражения культа Перуна. Нужно те и эти отражения рассмотреть в рамках этнографии, чтобы реконструировать, насколько возможно, религиозную систему, отраженную в них. Нужно сравнить полученные сведения с характеристиками бога- громовика у других индоевропейских народов, чтобы оценить то новое, что в результате обогатит наши представления о славянском язычестве.

Летописи дают главную основу наших традиционных знаний о славянских языческих богах и их почитании у восточных славян.

Первые упоминания языческих богов в летописи — в договорах русских князей с греками. Это всего два бога — Перун и Волос. Сразу же возникает вопрос, чьи это боги в этническом плане. Для Рыбакова этот вопрос не существовал. Между тем, вопрос не лишен оснований. Рыбаков и многие московские археологи и историки сильно славянизировали первых летописных князей Киева, игнорируя долгую традицию объективного исследования варяжского вопроса. Дискуссия эта пришла сейчас к спокойному установлению значительной роли варягов в русской истории и к элиминации натяжек и «патриотической» игры с местными и этническими названиями, содержавшими созвучие «рос», «рус» и подобные (см. Клейн и др. 1970; Клейн 1999).

Князья этого времени, правившие в славянских городах, еще типичные норманны, викинги. Об этом говорят не только летописные легенды и археологические материалы, не только обстоятельства появления этих князей в восточнославянской земле, но и их имена, Имена эти — Рюрик (Хредрик), Олег (Хелгу), Аскольд (Хаскальдр), Дир (Дюрре), Игорь (Ингвар) — совершенно необъяснимы из славянских корней, но легко раскрываются из скандинавских. Норманнской была и значительная часть их послов, заключавших договоры: Карлы, Инегелдъ, Игелдъ, Фарлоф, Рулавъ, Фрелавъ, Гуды, Руалдъ, Роалд, Ивор, Улебъ, Шихъбернъ, Гримъ, Турдъ, Гунар, Фуръстенъ, Бруны, Туръбернъ, Свень, Стиръ и т. п.

Объявление Олега о том, что Киев будет «матерью русским городам» (в летописи под 882 г.), если это слова Олега, а не летописца, пожалуй, говорит о еще сильной привязанности Олега к нормам норманнской речи. Почему матерью, а не отцом? В славянской речи «город» — мужского рода. Д. С. Лихачев в комментариях к «Повести временных лет» (1950, 2: 252) поясняет, что «мати градом» — это калька с греческого «метрополь» (цт^трояоХц) — 'столица', буквально 'мать городов'. Если это выражение приписано Олегу образованным летописцем, тогда так. Но если это выражение принадлежало Олегу, то возможно еще одно объяснение. Олег вряд ли с такой готовностью воспринял бы греческий термин в его буквальном смысле, если бы в германской речи, включая северогерманскую, скандинавскую, родную для него, и 'крепость', и 'город' (нем. die Burg и die Stadt, швед, borg, stad) не были женского рода. Первым из пришлых князей, кто имел славянское имя, был сын Игоря Святослав, третье поколение варяжских князей у славян. Но одна из его жен, мать Владимира, еще носит норманнское имя — Малфрида, хотя уже преобразуемое по славянскому обычаю в ласкательное: Малуша.

Можно спорить о том, что означал термин Русь во времена консолидации Киевской Руси, но во время первых киевских князей он, несомненно, означал норманнскую княжескую элиту восточнославянских земель и дружину, состоявшую первоначально из варягов. Об этом говорят не только заимствованные из северогерманского термины «князь» и «витязь», но и финское «руосси», означающее «швед». Целая система этнонимов северной лесной полосы сформирована в летописном русском языке на основе финской речи, и она однотипна: «весь», «лопь», «сумь» (финск. суоми), «водь», «чудь», «русь». Корень «рос» был подключен к этнониму «Русь» поздно, по созвучию библейского «рош», и «Россия» — позднее звучание, применявшееся уже к Московскому государству. Так что речка Рось под Киевом здесь совершенно не при чем.

К чьим же богам обращались эти князья и люди из их русской дружины в своих клятвах?

Под 907 г. «Повесть временных лет» сообщает, что при заключении мира от имени Вещего Олега с византийскими царями Львом и Александром (соправителями) «Олга водивше на роту (клятву), и мужи его по Рускому закону кляшася оружием своим, и Перуном, богомъ своим, и Волосомъ, скотьемъ богомъ, и утвердиша миръ» (см. рис. 1).

Под 945 г. помещен договор уже Игоря, Рюрикова сына, с византийскими царями Романом, Константином и Стефаном. Тут Волоса нет. Нарушившим клятву с любой из двух сторон грозит проклятие «от бога и от Перуна». После того как послы киевского князя приводили к клятве византийского царя, приехали к Игорю греческие послы привести к клятве его и его мужей. В присутствии греческих послов Игорь «приде на холм, кде стояше Перунъ, и покладоша оружье свое и щиты и золото, и ходи Игорь роте и люди его, елико поганых Руси...» (т. е. сколько было язычников среди Руси). Поскольку теперь уже немало русских (посланцев от киевских князей, большей частью норманнов) тоже крещены, для них была учреждена особая клятва — «а хрестеяную Русь водиша роте в церкви святаго Ильи, яже есть над Ручаем...» (церковь эта уже существовала в Киеве, возможно, со времен Аскольда). Напомню, что Святой Илья выступал как христианский заместитель громовержца Перуна (см. рис. 2).

Под 971 г. помещен договор Святослава и его воеводы Свенельда с византийским императором Иоанном Цимисхием в Доростоле. От своего имени «да со мною боляре и Русь вся» Святослав клянется, а нарушивших клятву да постигнет проклятие «от бога въ его же веруемъ в Перуна и въ Волоса, скотья бога, да будемъ золоти, яко золото, и своимъ оружьемъ да исечени будемъ».

Клятва на оружии — типично норманнская. Правда, многие (в частности Кузьмин —см. 1988: И) обращают внимание на то, что в языческом пантеоне Владимира совершенно нет скандинавских божеств. Да, их нет ни в узком наборе божеств, привлекаемых к договорным клятвам, ни в более позднем пантеоне Владимира. Нет Тора, Одина, Фреи. Кузьмин из этого заключает, что варяги вообще не были скандинавами, норманнами: «Одного этого факта было бы достаточно, чтобы отвергнуть так называемую норманнскую теорию происхождения Русского государства». Но, во-первых, речь здесь идет не о происхождении государства, а о роли норманнов в этом процессе, а во-вторых, одного факта никогда не бывает достаточно, если против него десятки надежных фактов.

Что же до отсутствия скандинавских богов, то надо ведь учесть, что, по скандинавским нормам, боги сильны только на своих землях. Скандинавы, причаливая к чужим берегам, снимали своих идолов с носов кораблей и прятали в трюм. На чужой земле господствовали чужие боги, и надо было молиться им и задабривать их. Это было одним из каналов славянизации варягов, осевших в славянских странах. Впрочем, амулеты-обереги (молоточки Тора) скандинавы продолжали носить и на новой земле.

Таким образом, хотя обряды клятвы могут быть со значительным скандинавским вкладом, боги, которыми клянутся князья и их дружинники, — это боги местные, славянские. Богов этих всего два, Перун и Волос. О Перуне еще будет речь дальше, а относительно Волоса сразу же надо сказать, что его отсутствие в княжеском пантеоне (по реформе Владимира) и наличие кумира поодаль, в низовом городе — на Подоле («Житие блаженного Володимера» — Голубинский 1901: 231; Рапов 1986: 40-41), говорит о у несвязанности с варягами.