Гневу отца, когда он обнаружил пропажу, не было границ. Поначалу насмерть перепуганная жена скрыла свое соучастие, и богатый торговец, не только обесчещенный, но и ограбленный, кинулся в Кириловку требовать возврата если не дочери, то хотя бы коров и драгоценностей. Село находилось рядом, и такие визиты повторялись несколько раз, но это лишь вызывало насмешки. Тут и случилось непоправимое: обезумевший от стыда и ярости отец однажды ночью поджег хату, где теперь жила его единственная красавица-дочь. По другой версии, подожжен был сарай. Внезапно поднявшийся ветер разнес искры — и заполыхало все село. Горящие села в те годы были привычным элементом пейзажа, но чтобы так… Насколько мне известно, обошлось без жертв, однако многие дома сгорели дотла.

Это невероятное, не имевшее аналогов событие настолько оглушило крестьян и православных горожан, что они попросту растерялись и замешкались с погромом, хотя повсюду расползлись слухи, будто в поджоге повинны многие евреи, а не один Соколянский. Тогда была приведена в боевую готовность самооборона, на которую и наткнулся майор Клодницкий, подойдя к городу. Последовали переговоры и разоружение в ответ на твердое слово офицера не допускать бесчинств и самоуправства. Надо полагать, что нацеленные на город пушки тоже были веским аргументом. Через несколько дней майор сумел доказать, что слов на ветер не бросает.

В базарный день тысячи крестьян, с ружьями, саблями, револьверами и даже пулеметами на возах и тачанках, заполонили город. Любой опрометчивый шаг неизбежно мог обернуться погромом. Не теряя ни минуты, Владимир Клодницкий, предварительно расставив в ключевых точках солдат своего батальона, жандармов и пушки, поднялся на балкон Городской управы и обратился к зловеще насторожившейся огромной толпе с речью, достойной быть хотя бы частично воспроизведенной.

«Братья! Кто из вас строил свой дом?» Толпа замерла от неожиданности, а когда майор повторил свой вопрос, со всех сторон донеслось: «Я, я строил! Авжеж! (укр. — конечно)». Тогда офицер продолжал: «Когда вы закладывали новую хату, вы трижды крестились, читали «Отче наш», кропили вашу работу святой водой и просили Господа помочь вам в ваших трудах.

Наша великая порабощенная Украина призвала меня и моих людей помочь вам построить ваш дом, вашу державу на счастье всем жителям Украины. Вы призвали нас на помощь, но сами думаете окропить фундамент нашей державы еврейской кровью. Это грешное дело, братья, и такого не будет! Вы видите пушки, нацеленные на город? — Они в любой момент могут уничтожить вас и меня вместе с вами. В стране, которую мы начали строить, должен быть закон и порядок».

Майор пообещал разобраться в кириловском деле и сурово покарать виновного или виновных. Затем он велел крестьянам мирно вернуться в свои дома. И ему подчинились!

На следующий день к начальнику гарнизона явилась делегация евреев и попыталась в знак благодарности вручить ему «подарок» — 200 тысяч царских рублей. «Я почувствовал себя оскорбленным. Мне показалось, что евреи предложили мне взятку. Я выгнал их из помещения», — так вспоминал об этом эпизоде много лет спустя доктор Владимир Клодницкий, настоятель церкви Святого Вознесения в Ньюарке. Но это потом, а пока что к майору пришел ученый рабби Бялик, доктор права, теологии и философии. Он был лет на десять старше майора, и у них как-то сразу установились искренние, дружеские отношения. Рабби говорил по-русски, майор по-украински, а в затруднительных случаях оба переходили на немецкий. Сейчас Бялик принес важное сообщение: поджигатель Абрахам Соколяиский, который все эти дни прятался то в синагоге, то в доме самого рабби, решил отдать себя в руки справедливого офицера, чтобы не навлекать далее опасность на всю общину. Оп готов понести заслуженное наказание.

Два дня продолжался военный суд, для которого начальник гарнизона выделил пятерых офицеров. Заслушали 35 свидетелей — украинцев и евреев, да и подсудимый не отпирался. Редчайший случай: чисто еврейский процесс не был сфабрикован, состав преступления не был высосан из пальца. Приговор гласил: за поджог в военное время — публичный расстрел.

Получив решение трибунала на подпись, майор В. Клодницкий призвал к себе рабби Бялика.

— Как бы вы, Бялик, поступили на моем месте? Утвердили бы приговор? — После некоторого раздумья рабби Бялик ответил:

— Я подписал бы приговор. Пусть лучше умрет один еврей, чем позже все евреи города погибнут от погрома.

Два дня спустя при большом стечении народа у дороги, ведущей из Кириловки в Хмельник, Абрахам Соколянский был расстрелян взводом солдат. Это произошло в середине базарного дня. Вечером его тело отдали евреям для погребения.

Здесь я должен сделать небольшое отступление. Большой знаток современной еврейской истории Зоеа Шайковский в упомянутой ранее статье «Опровержение» немало внимания уделил майору Клодницкому, но сделал это довольно своеобразно: он коснулся лишь части его эпопеи, полностью исключив ту, с которой я уже познакомил читателей. Зато он со всеми деталями воспроизвел историю с миллионной контрибуцией, о которой речь пойдет дальше. Таким путем он «исправил» ошибку доктора И. Лихтена, готовившего материалы для награждения В. Клодницкого «Факелом Свободы» по линии Бней-Брит АДЛ (Антидиффамационной лиги). Доктор И. Лихтен как раз истории с контрибуцией внимания почти не уделил, надо полагать, чтобы избежать трудностей при награждении. Оба исследователя стремились «выпрямить» действительно непростую историю украинского офицера, но каждый тянул в свою сторону. Пользовались они при этом одним и тем же источником, которым пользуюсь и я, — воспоминаниями самого майора. Что-то существенное к ним добавить в результате бесед с украинскими священниками и учеными мне пока не удалось. Единственное убеждение, которое я вынес: воспоминаниям В. Клодницкого можно доверять. Говорят, истина рождается в споре. Однако, если эмоции и субъективные установки доминируют, истина рождается безносой.

Велик соблазн изобразить майора Клодницкого воплощением суровой добродетели, чуть ли не царем Соломоном на хмельниковском троне. Перед этим соблазном не устоял доктор И. Лихтен, за что и подвергся язвительной критике со стороны доктора З. Шайковского. Первому очень хотелось найти человека, которого можно было бы противопоставить палачам типа Волынца, Струка, Козыря-Зирки и прочим садистам и головорезам. Второй яростно призывал ни под каким видом «не верить данайцам, дары приносящим», как это делал в свое время гомеровский жрец Лаокоон. «Я могу назвать это не иначе, как отъявленной глупостью,» — писал З. Шайковский в уже упомянутой статье, касаясь награждения В. Клодницкого «Факелом Свободы». Мотивы обоих исследователей понятны, однако в хмельниковской эпопее я склонен верить в добрые намерения сурового майора, который ни в одном из известных нам эпизодов не повел себя как самодур или изверг, хотя возможностей для этого было предостаточно. Оценивать поступки Клодницкого следует не абстрактно, а в историческом контексте, помня кровавый аромат петлюровского беспредела, голод и жестокие эпидемии сыпного и брюшного тифа. В этой атмосфере майор и совершил шаг, который спустя почти полвека поставил ему в вину Зоеа Шайковский.