Предоставленный сам себе, Артур вошёл в прихожую. Эта огромная прихожая напоминала настоящий музей редких вещей. Чего там только не было! Картины в стиле супрематизма, статуи, изображающие страсти человеческие, старинная антикварная мебель и даже большой патефон. Но Артуру бросилась в глаза совсем другая вещь. На него со стены смотрела венецианская маска, подаренная Лёне, как он уверял, одним из известных телеведущих-путешественников. Артуру показалось, что она подмигнула, глумясь над ним. Отбросив этот вздор, он разулся и, поскользнувшись на любовно натёртом паркете, пошёл вслед за другом на кухню.

Лёня уже налил молока и задумчиво смотрел, как котёнок лакает его из миски.

– И даже когда рана зажила, шрам остаётся, – изрёк он латинскую поговорку, рассеянно переведя взгляд с котёнка на шрам друга.

– К чёрту пустую болтовню, мы тратим время, Лёнь, просто наливай.

– Ну что же, истина в вине, – согласился тот.

Лёня разлил приготовленную текилу. Измученная невзгодами последнего времени душа Артура почувствовала, как камень падает с неё и летит в пропасть. По-другому заиграли краски жизни. Всё стало проще и легче.

Они устроились возле искусственного камина. Камин был как настоящий, в нём сладостно потрескивали дрова, и он давал такое приятное осенними вечерами тепло. Затем друзья закурили сигары. Им было уютно и спокойно. Они неспешно пили текилу и разговаривали обо всём подряд.

– Откуда ты взял этого уродца?

Леонид с презрением смотрел, как котёнок самым наглым образом делает лужицу возле бесценного кресла эпохи Людовика XIV.

– Один гад хотел его утопить, пришлось спасти на свою голову, что теперь с ним делать – ума не приложу.

– А может, он болен, отдай его в приют. Где-то я его уже видел, могу поспорить на свои гаванские сигары.

– Возможно, в прошлой жизни, он совсем ещё малыш. Не думаю, что ты присутствовал при его рождении.

Артур начал погружаться в свои мысли. Его лицо становилось всё более мрачным. Прошлое никак не хотело оставлять редактора. Артур думал про аварию, изменившую их с Олюсей жизнь. Ведь это был первый шаг к гибели его жены, и виноватым в нём он считал себя.

Лёня внимательно наблюдал за другом.

– Мне кажется, ты постоянно винишь себя в той истории. Почему, чёрт тебя побери, разве ты не такой же пострадавший, как и Оля? Ты тоже был жертвой в той аварии!

Артур молчал, как бы прикидывая, стоит ли продолжать этот разговор. Наконец, сделав глоток текилы, он ответил:

– Даже не успокаивай меня. Если бы я не настаивал, что мы должны поехать на ту бестолковую вечеринку, ничего бы не случилось. Во всём виноват мой эгоизм. А ведь она умоляла меня тогда остаться дома. Она была на втором месяце, и эти её предчувствия…

Выпив ещё текилы, Артур продолжал:

– Ты же знаешь, я не верю во всю эту ерунду. Её предчувствия! Все эти суеверия! Но она оказалась права. Мы ехали через лес, вдоль канала. Помню, уже первый лёд был на нём…

Артуру хотелось выговориться. И он начал рассказ, который Лёня уже неоднократно слышал.

Лёня был человеком поверхностным и очень не любил, когда перед ним раскрывали душу, особенно если это были женщины с их слезливыми историями, но здесь чутьё ему подсказывало, что другу не надо мешать, уж очень много у него накопилось в душе. Со стороны Лёни это был подвиг, его жертва дружбе.

– Как я могу забыть? Я всё время это вижу, как будто всё случилось вчера. Поздняя осень, холодный, но солнечный день. Мы счастливы, как дети, смеёмся и шутим о всякой ерунде. И тут эта кошка – прямо под колёса. Я не успел ничего понять, только машинально дёрнул руль. А потом всё, как во сне, такое ощущение, что мир кружится вокруг тебя, а потом – ледяная вода. Вода обжигала всё тело. Нас спасли проезжавшие мимо люди. Затем больница.

Артур вспомнил полученные раны и потрогал шрам под глазом, который от этого задёргался.

– У неё почти не было повреждений, так, пара ушибов и небольшой шрам под волосами, но ледяная вода, шок…

Он задумался, вспоминая аварию.

– И ей сказали, что детей больше не будет. Она так хотела ребёнка, для неё это было больше, чем катастрофа, – крушение всех надежд. Я просил у неё прощения на коленях за то, что не послушал её, и Оля уверяла меня, что я здесь ни при чём. Но я-то видел в её глазах, что это не так. Её глаза с каждым днём становились другими. Она уходила от меня, замыкалась, становилась чужой. Я пытался делать всё, чтобы вернуть её, но это было бесполезно, понимаешь, Лёнь? А после в её жизни появилась эта мерзкая секта. Она просто хотела чуда, наверняка хотела вернуть всё назад, а нашла только вечный покой. Всё, что осталось от неё, – это вот этот перстень.