– Вот бы артезианский колодезь пробурить на нашей горе, лилась бы вода по долинам, камыши бы поднялись, а рыбы развелось бы пропасть! мечтательно сказал Лежачий Степан.

"Да Степка-то, кажись, умен. Кости не заломят с перетуги. Да и зачем без меры работать?
– думал Автоном, садясь на коня.
– Сейчас приеду домой, вымоюсь, возьму Марьку и айда в луга разгуляться. И непонятно, почему руку на нее подымал. Ох, как стыдно. Попрошу прощения".

И он уже будто видел приветливое лицо жены: она вытопила баню, блестят ее огромные глаза в дымной слезке... Льном пахнет чистое полотняное белье... Но не пришлось Автоному пойти с Марькой в луга... Только завернул за кусты бересклета, увидал гуляющую парочку - Захар Острецов и Люся.

Ясностью взора, без былого радушия, Люся отгородилась от Автономова взгляда, поправила на своих плечах Захарове пальто.

– Значит, сватовство мое на пользу вам пошло, - с издевкой сказал Автоном.

До самого дома не поднимал он отяжеленных горячей кровью глаз.

"Похристосовается со мной или нет?" - замирая, думала Марья, с испугом и готовым прорваться восторгом глядя на обветренное, с треснувшей нижней губой лицо мужа.

Размахивая перед собой левой рукой, как бы огребаясь, Автоном провел коня мимо жены, через плечо кинул косой взгляд на ее несчастное лицо в тот самый миг, когда конь хлестнул хвостом по ее голубой юбке.

Ноги ослабели у Марьки. И не было сил притворяться.

В горнице садились за стол гости - Егор с женой. Со всеми поцеловался Автоном и только Марьку ве замечал.

– Кум, ты куму Марьку вроде раньше всех видал, а почему не похристосовался?
– напомнила ему Фиева, обтирая после поцелуя тонкие губы свои.

– Он пронесся мимо, как полоумный, - не сдержалась Марька.

У Василисы в глазах изумление. Но она встрепенулась, ласково прося Егора:

– Егорушка, садись. Настенька, тяни мужа за стол, - и жестко Марьке: Что зенки-то вычернились исподлобно? Подавай лапшу с курушкой.

И только зачерпнула Марька первый половник, подкатился к горлу полынный комок. Убежала в мазанку, уткнулась головой в хомут, зарыдала. Отвратны стали ей наряды, люди, муж и ее жизнь. За глинобитной стеной мазанки на обсохшем незатопляемом берегу плескались веселые голоса девок и парней, все ближе подходила гармошка.

Зашаркали шаги; по двору, в дверях нагнулся Егор, улыбаясь добрыми маленькими глазами.

– Марья, идем, я не буду исть я пить без тебя. Что это за порядки? Потерпи.

– Да я только и делаю, что терплю, конец пришел и терпению.

– Это верно, стань овцой - волки найдутся. Вез же не срами стариков и нас. День-то какой? Скоро закроем все праздники. Заживем по-новому. Без царя пожили, наступает пора без бога жить.

Вспомнила Марька играющее солнце, глаза свекра Кузьмы, виноватые, умные.

– Только ради вас пойду. А так мне праздник - нэ праздник. Все веселятся, а я как проклятая.
– П вдруг словно новые нотки прорезались в голосе: - Что я хуже всех, что ли?

Егор поднял ее на руки, понес в дом.

– Пусти, Егор Данилович, еще подумают: сколько за ней поклонов.

Впервые не опустила глаза, спокойно, с чужинкой встретила взгляды невестки, свекрови. Села рядом с Азтономом.

– Подвинься, чай, я тебе жена. Хороший бы муж куска без жены не съел, а ты ломаешься, за родню меня нэ считаешь.

"Уйду сейчас, пусть проклянут, осмеют, но и на него ляжет срамота на всю жизнь".

– Пей на меду настоянную, Марья, - ласково сказал Егор.

– Мне и хлеб противен стал.

Но Егор тянулся к ней через стол с рюмкой настоянной ва меду самогонки.

Автоном ударил по руке дяди, внно вылилось на клеенку. Егор встал, стукнул кулаком по столу:

– Долго будешь изгаляться над ней? Обута, одета, чистая, работает с утра до БОЧП, а БЫ, брат и невестка, в едовольны ею.

– Можа, она не любит его, - сказала Василиса.

– Василиса, не пускай в глаза пыль. Все я вижу. Да на меня ни одна девка так не глядела, как она глядит на тебя, Автономна. Сердце мое кровью заходит. Я свою Ностю взял обутой? Одни гусарики худые не пожалел ее родитель. Я сам же приданое ей справил, да так, что тятяj(a ваш, царствие ему небесное, не догадался. А ты что мудруешь над Марьей? Ногтя ты ее не стоишь. Я сейчас же пойду к свату Максиму Семионовнчу и велю ему увести сюю дочь. Не поет больше Марька - родной муж вынул душу вместе с голосом.

.
– Не смотри так высоко - глаза запорошишь. Разбушевался!
– прицыкнула Василиса на Егора.

– Василиса, гордый стал Автоном наш. На свинье сало, а на сердце гордость нарастает. Избаловала его Марька своими охами да ахами.

– Правду Егорий молвил, - сказал Кузьма, катая крашеное яйцо по столу.
– Чем больше кота гладишь, тем выше хвост дерет.

Обед прошел кое-как. А когда ушли Егор с Настей в Фиена, Василиса расходилась безудержно. Швыряла ложки, рвала и метала.