Как я уже говорил, министры, приезжавшие в Могилев, в особенности – при первом посещении Ставки, считали своим долгом встретиться и переговорить с начальником штаба Верховного главнокомандующего. Застать начальника штаба на месте было совсем несложно, поскольку я покидал свой кабинет только для еды. В те начальные дни из-за огромного объема работы у меня не хватало времени не только на официальные визиты; я даже не мог себе позволить пройтись на воздухе. Приходилось ограничиваться пешей прогулкой до штабной столовой, которая находилась в десяти минутах ходьбы от дома, где я работал. Несмотря на это, Протопопов ухитрился посетить меня в то время, когда меня не было дома. Вероятно, это может представлять определенный интерес, показывая, что собой представлял Протопопов, сыгравший такую важную роль во время, предшествовавшее русской революции.

Военное образование Протопопова ограничивалось юнкерским училищем; в военной академии он не учился. Первые годы его офицерской службы он провел в конно-гренадерском полку. В то время мы оба имели чин корнета и были почти ровесниками, так что мне приходилось иногда с ним встречаться, но наши пути разошлись, и я скоро потерял его из виду.

Через короткое время он получил большое состояние от русского генерала Селиверстова, хорошо известного в Париже между 1880 и 1890 годами. Поскольку его должность была синекурой, он пользовался случаем, чтобы проводить все свое время за границей. Унаследовав состояние, Протопопов вышел в отставку, занялся коммерцией и стал гласным одного из губернских земских собраний. Позднее его избрали предводителем дворянства в какой-то поволжской губернии. Поговаривали, что в последний предвоенный год в результате неудачных финансовых операций он оказался в стесненных обстоятельствах, но с началом конфликта дела его снова поправились. Участие в земских выборах позволило ему стать членом Государственной думы от партии октябристов [118] .

Одной из особенностей его характера был талант приспосабливаться к людям, придерживавшимся противоположных политических взглядов. Такое свойство, надо полагать, широко распространено в странах, где политическая жизнь и конституционный порядок правления установились давно; но является редкостью в государствах в политическом смысле еще молодых – там различия политических воззрений чаще всего препятствуют доброжелательному ведению дискуссий, в особенности – среди людей, целиком посвятивших себя общественной деятельности. Естественно, что такое положение вещей в ярко выраженной форме все еще существует у нас в России. У политических партий нет убеждения, что нормальная жизнь страны может быть достигнута только ценой взаимных уступок.

В Четвертой Думе Протопопов был избран товарищем председателя благодаря поддержке влиятельной партии октябристов. Занятие этого поста позволило ему войти в состав делегации, направленной Думой весной 1915 года в страны Согласия. Целью поездки депутатов было установление прямых контактов с законодательными собраниями наших западных союзников. Таким образом Протопопов возглавил группу членов Государственной думы, отправившихся за границу; одновременно руководителем депутации Государственного совета стал мой брат – член Государственного совета по выборам от земства. Как старший представитель Государственной думы Протопопов посетил все столицы наших союзников. Его чествовали во всех законодательных учреждениях, и он должен был, попеременно с моим братом, отвечать на приветствия. Разумеется, благодаря этому он приобрел известность в Западной Европе. Перед всеми, с кем ему пришлось там общаться, он выставил себя в роли, совершенно отличной от той, в которой он выступил вскоре по возвращении в Россию, в особенности – после его назначения министром внутренних дел; его действия не были тогда до конца поняты.

Протопопов не вернулся в Россию вместе с другими депутатами русского парламента, а задержался в Лондоне. Впоследствии о его тогдашних действиях и контактах распространялось множество слухов. Я не намерен повторять эти рассказы, поскольку ценность их может быть сомнительна. Инцидент, произошедший с ним во время пребывания в одной из столиц скандинавского королевства [119] при возвращении из-за границы оказал значительное влияние на его будущую судьбу.

Он приехал вместе с одним из членов делегации Государственного совета П. А. Олсуфьевым, который остановился там по личному делу. На территории нейтрального государства Протопопову пришлось встретиться в кругах дипломатов нейтральных стран с неким человеком, который, как впоследствии утверждал сам Протопопов, был германским дипломатом, но в действительности не занимал никакого дипломатического поста, хотя, несомненно, являлся агентом германского министерства иностранных дел. Протопопов попросил Олсуфьева присутствовать при встрече; тот согласился. Через некоторое время в русской печати развернулась полемика между Протопоповым и Олсуфьевым, так как оба они по-разному описывали обстоятельства этого свидания. Однако все это произошло значительно позднее, когда Протопопов, занимавший тогда пост министра внутренних дел, определенно испортил отношения и с Думой, и со своей партией. По возвращении в Петроград Протопопов утверждал, что во время упомянутой встречи он был только слушателем, но услышанное им от германского дипломата оказалось настолько интересным, что он проинформировал обо всем председателя Думы М. В. Родзянко [120] .

Протопопов попросил Родзянку устроить себе аудиенцию у императора, чтобы сообщить царю, что он узнал в Стокгольме от упомянутого персонажа. Позднее утверждали, что история, якобы рассказанная ему германским дипломатом, была выдумана самим Протопоповым с единственной целью получения достаточных оснований для просьбы о царской аудиенции, а также для того, чтобы быть представленным императрице. Его настоящие мотивы в данном случае труднообъяснимы, но нет сомнения, что его первое свидание с царем оказалось отнюдь не последним [121] .

Здесь не следует забывать, что Протопопов, завоевывая доверие человека, пользовался своей природной любезностью и приятными манерами. Вероятно, в данном случае это ему вполне удалось, поскольку уже спустя сравнительно короткое время русское общественное мнение было изумлено назначением Протопопова министром внутренних дел. Это, однако, был уже не первый случай, когда министров назначали из числа членов Государственной думы. Протопопов на своем новом посту заменил министра Хвостова, который также входил в состав Думы. Министром земледелия был бывший член Государственной думы граф Бобринский, позднее назначенный в Государственный совет. Однако если к подобным назначениям относились благожелательно, сказать этого о назначении Протопопова невозможно. Разногласия между ним и большей частью членов Думы были уже известны, а потому его утверждение на новом посту никак не могло улучшить, а, напротив, скорее еще более затруднило взаимоотношения правительства с Государственной думой.

В первые дни моего пребывания в Ставке Верховного главнокомандующего ввиду скорого открытия новой сессии с докладом к царю прибыл председатель Государственной думы Родзянко. Члены Думы были сильно взволнованы слухами о том, что министр внутренних дел Протопопов ведет дело к роспуску Думы, чего они, естественно, опасались, поскольку такая мера могла иметь совершенно непредсказуемые последствия. Благонамеренные представители всех образованных сословий России не могли иметь двух мнений о последствиях столь решительного политического хода. Встреча Родзянки с императором ни в коей мере не подтвердила обоснованность этих опасений. Однако его величество, пригласивший Родзянку к завтраку, не оставил его обедать, хотя поезд председателя Думы отходил только поздно вечером. Поскольку во время его прежних посещений Ставки дело обстояло иначе, Родзянко посчитал это неким намеком на недовольство царя работой Думы в целом или же его собственным докладом в частности.