Потом она переключилась и начала, как обычно, болтать.

И, ну, Алекс, будучи болтливой, была почти такой же горячей, как Алекс, краснеющая, или Алекс, целующая меня в ответ, как будто ее никогда раньше не целовали.

Я просто ничего не мог с собой поделать.

Очевидно, она тоже не могла.

Видеть, как она склонилась над моей стойкой, задрав задницу, приглашая меня войти. Да, наверное, это самая горячая вещь, которую я когда-либо видел в своей жизни. Быть внутри нее, слушать ее стоны, слышать, как она зовет меня по имени, когда ее киска сжимает мой член… Да, это стоит того, чтобы пройти через все это дерьмо, которое, несомненно, произойдет с нами обоими из-за этого.

Ее руки поднялись и обвили мою шею после этого, мои прижимали ее ко мне, когда ее дыхание успокоилось, и ее ноги стали достаточно устойчивыми, чтобы держать ее без поддержки. Я схватил ее футболку и вернул ей, взял свою одежду и направился в ванную.

К тому времени, когда я вернулся, она уже нарезала стейк ломтиками на тарелках рядом с большими кучами картофеля.

Увидев, как я приподнял бровь, она наклонила голову, слегка покраснев. — Если я не была голодна раньше… то теперь точно, — призналась она тихим голосом, отчего в моей груди раздался смешок. Не то чтобы я был человеком без чувства юмора. Черт возьми, когда твой лучший друг — кто-то вроде Шотера, у тебя постоянно будет болеть бок. Но в ее неловкости было что-то одновременно чертовски сексуальное и уморительно милое. Я никогда не ловил себя на том, что смеюсь с женщинами (или над ними). Моя реакция на Алекс была другой. Новой. Интересной.

— Куда ты направляешься? — спросил я, наблюдая, как она проходит мимо меня с тарелками, минуя стулья, стоявшие у островка, мимо гостиной и направляясь в холл.

— Решила, что мы поедим в постели, — сказала она, даже не потрудившись обернуться.

— Кровати предназначены для секса и сна, — сказал я, наблюдая, как она замирает и поворачивается ко мне.

Ее брови были приподняты, на губах играла растерянная улыбка. — Что?

— Секс и сон. Как правило, в таком порядке. Ты не ешь в постели.

— Почему, черт возьми, нет? — спросила она, махнув рукой с тарелкой в сторону.

— Ты серьезно ешь в своей постели?

На это она фыркнула. — Ты видел мою квартиру? — спросила она, улыбаясь, — кроме моего рабочего кресла, единственное место, где я могла сидеть — это моя кровать. Она одновременно служит столовой, диваном, кабинетом, педикюрным креслом…

— Хорошо, — сказал я, соглашаясь с тем, что ее дом был адской дырой, которая, возможно, требовала чего-то подобного, — но мы не будем есть в постели, — сказал я, указывая рукой на кухонную стойку. Услышав это, она громко выдохнула, покачала головой и направилась обратно, громко грохнув тарелками.

— Просто говорю… кровать была бы удобнее, — пожала она плечами, выдвигая стул и садясь. Я покачал головой, направляясь к холодильнику, чтобы взять пару бутылок пива. — Значит, тебе даже не нравится… поздний ночной перекус в постели? — спросила она. Когда я обернулся, она пристально изучала меня взглядом.

— Нет куколка, — сказал я, протягивая ей пиво и садясь есть.

— Странно, — сказала она в горлышко пивной бутылки. Мы ели в тишине в течение минуты, воздух вокруг Алекс, казалось, становился все более и более беспокойным с каждым мгновением, когда она начала ерзать, — разве мы не собираемся поговорить о том, какой странной была та встреча? — наконец спросила она, выпалив слова, как будто она пыталась сдержать их некоторое время.

Что ж. Хорошо. Мы должны были поговорить о встрече несколько часов назад. Но я, черт возьми, не собирался прекращать прикасаться руками к ее телу, чтобы поговорить о больном ублюдке, из-за которого ее голос звучал безжизненно.

Но я догадался, что пришло время. Ее накормили, трахнули и вообще она была более уравновешенной, чем обычно.

— Конечно, — сказал я, отодвигая тарелку в сторону.

— Это было странно, правда? — спросила она, полностью поворачиваясь ко мне, ее колени прижались к моему бедру, и она оставила их там.

— Да, куколка, это было странно.

— Он не знает, что я следила за ним.

— Нет, не знает, — если бы он знал, она была бы давно мертва. Ужасная мысль, но тем не менее правдивая.

— Так какого черта он хочет, чтобы ты удерживал меня?

— Это хороший вопрос, — это был тот вопрос, который я безостановочно обдумывал с тех пор, как Лекс вышел из вагона поезда. Алекс, если не считать того, что я знал, что ее жизненная миссия состояла в том, чтобы уничтожить Лекса Кита, была никем. У нее не было друзей. Никакой семьи. Она держалась особняком. В ней не было ничего такого, что могло бы привлечь внимание Лекса. Помимо того, что она великолепна. Но если бы это было его мотивом, она бы уже не была в моих руках. Ничто в этой ситуации не имело смысла.

Но я знал Лекса. Я знал, как он действовал. У него были планы. А потом у него появились планы подкрепить свои планы. Если он хотел Алекс, у него была причина.

— И зачем удерживать Шотера? — она продолжала, ее брови сошлись так, что между ними образовались две маленькие вертикальные линии, и я отчетливо представлял, как она делает это каждый раз, когда садится за свой ноутбук. Как будто такой взгляд появлялся у нее всякий раз, когда она пыталась что-то обдумать.

Шот был еще одной неучтенной проблемой. Я понял, почему он схватил его с самого начала. Лекс знал, что поимеет меня. Он знал, что мне это дерьмо не понравится. Он хотел убедиться, что я сделаю так, как мне сказали. В этом был смысл. Это было умно.