Это произведение стало новым словом в венгерской прозе, самые сильные традиции которой восходили к прекрасным иллюзорностям, сотворенным в конце прошлого века Мором Йокаи. Правда, реализм коротких рассказов Кальмана Миксата и особенно (уже в нашем столетии) Жигмонда Морица, бытописца недюжинной силы, без сомнения приблизил к действительности этот сказочный мир грез. В течение долгих десятилетий мастера венгерской прозы обращались к постепенно исчезавшему из венгерской действительности слою джентри — мелкопоместного дворянства, — изображали, обличали и в то же время оплакивали его, скорбя о его неосуществившихся великих якобы возможностях. Приспособление сюжетного описательного романа к более беспокойной картине мира XX века проходило в венгерской литературе медленно. Распад временных категорий, психологический анализ, проникновение в роман элементов эссе, коротко говоря — все то, что внесли в современную аналитическую прозу Томас Манн и Марсель Пруст, под пером Дери обрело реальное существование и в венгерской прозе — в его романе-эпопее «Неоконченная фраза».

Венгерская социальная жизнь двадцатых и тридцатых годов — представлялось Дери — во всей ее сложности, со всеми многоплановыми взаимосвязями уже не может быть отображена в покойном, плавном течении традиционного романа, поэтому он синтезирует традицию с достижениями нового опыта. Социальная идея в этом романе находит выражение по трем линиям: распад отечественной буржуазии, рост рабочего движения и, наконец, хотя и не в последнюю очередь, — судьба интеллигенции, которая в борьбе этих двух решающих сил обращается против своего класса буржуазии. Эта линия всегда глубоко занимала Дери, ведь он мог проследить по ней и собственный жизненный путь. Лучшие представители интеллигенции через потрясения войны, революций, контрреволюционного террора пришли к отрицанию существовавшего тогда режима, хотя это отрицание и было подчас, неопределенным и бессильным, ибо не всегда могло опереться на рабочее движение, руководимое коммунистической партией, которая существовала в чудовищных условиях нелегальности и ожесточенной травли. Отсюда понятны те вспышки судорожной сектантской ярости или, напротив, анархической жажды свободы, которые прорывались временами у многих интеллигентов, как иногда и у самого Дери; многие из них не на жизнь, а на смерть связали свою судьбу с нелегальной партией, тогда как в глазах других дисциплина, нравственные нормы партийной жизни, суровые требования борьбы искажали традиционно воспринимаемое идеальное понятие «личности», преступали границы ее свободы.

С началом второй мировой войны для Дери вновь наступила пора преследований, вновь необходимо было скрываться, уйти в подполье. Он опять оказывается в тюрьме — за то, что перевел на венгерский язык одно писательское свидетельство о Советском Союзе. Слова из его тюремного дневника отлично характеризуют его кредо, то чувство, с каким он ожидал освобождения. Дери писал:

«Здесь, в этих четырех стенах, я могу признаться, что вся моя жизнь зиждилась на Тебе, все мое отдано Тебе и Тебе я должен быть благодарен за мои неудачи, поражения, но и за все выпавшее мне счастье. Это Ты иной раз внушала твердость мне, несобранному и мягкотелому. Ты научила сочувствию, Ты обратила лицо мое к бедным и поверженным, и если есть в труде моем сколько-то благородства, если среди всей грязи и двусмыслицы есть в моей жизни какое-то сияние, я обязан этим Тебе, Свобода! — и хочу нести на себе Твой знак, покуда жив».

Победа Советской Армии над гитлеровским фашизмом принесла долгожданную свободу и Венгрии. Страна была освобождена весной 1945 года, пришел конец «тысячелетней тяжбе» венгерского народа за родную землю, «три миллиона нищих»[1] завладели необозримыми графскими и церковными латифундиями, рабочий класс вместе с ярмом хортистского фашизма сбросил с себя и ненавистный капитализм. Венгрия — которая в 1919 году первой последовала примеру Великой Октябрьской социалистической революции и осуществила пролетарскую диктатуру, — освободясь в 1945 году от четвертьвекового контрреволюционного гнета, начала быстро, бурно развиваться. В ходе довольно острой классовой борьбы шла демократизация социальной жизни, страна все более определенно переходила на социалистические рельсы; социалистические идеи пронизывали теперь и всю духовную ее жизнь.

Имя Тибора Дери в освобожденной Венгрии было сразу же окружено почетом, он по праву занял место в первом ряду венгерских прозаиков. Его произведения, написанные в двадцатые — тридцатые годы и по большей части остававшиеся в рукописи, теперь быстро, одно за другим, выходят в свет, среди них в 1947 году — и «Неоконченная фраза». За выдающиеся заслуги в области художественной литературы народная власть удостаивает Дери высшего признания, присудив ему премию Кошута. Если прежде писателя интересовало в первую очередь художественное изображение распадающегося буржуазного миропорядка, то теперь он чувствует: настало время, когда подымающийся класс хочет увидеть себя в зеркале искусства в полный рост. Дери со всей ответственностью готовится к выполнению этой задачи:

«Писатель должен по-своему откликнуться на гордый взлет сил рабочего класса… Я готовлюсь написать книгу, это и будет обещанным ответом, которым я попытаюсь служить стране в сфере, мне доступной» («Ответ Первому мая»).

И действительно, в 1950 году выходит первый том романа Дери «Ответ», два года спустя следует второй — появляется то самое произведение, которое держит сейчас в руках читатель. Правда, Дери задумал написать тетралогию, он собирался проследить жизнь своего героя на протяжении нескольких десятилетий. Балинт Кёпе, молодой рабочий, должен был, по замыслу, начав путь в период крупных социальных столкновений на рубеже двадцатых — тридцатых годов и пройдя через классовые битвы тридцатых годов, дожить до Освобождения страны, национализации крупных предприятий в 1948 году — вплоть до настоящего времени, когда нашего героя назначают директором большого завода, — то есть он должен был олицетворить собственной жизнью исторический путь венгерского рабочего класса. Однако Дери написал лишь два первые тома тетралогии, хотя роман и в этом виде представляет собой законченное целое. Незавершенность же грандиозного замысла объяснялась рядом обстоятельств, которые касались, судьбы как самого писателя, так и общества, но к ним мы обратимся несколько позднее.

«Ответ» со многих точек зрения — выдающееся произведение не только в творчестве самого Дери, но и в истории венгерской прозы. Писатель в значительной мере возвращается в нем к традициям реалистического романа; построение и стиль «Ответа» благородно просты, прозрачны. Герой Дери — не условная фигура, знакомая по историческим романам, которая двигается по касательной в назначенной ей сфере, он подлинный представитель пролетариата. (Особенно это относится к первой книге. Вторая книга подымает уже другие вопросы, к концу же ее в композиции происходит перелом, и на первый план опять выступает находящийся на перепутье буржуазный интеллигент — второй герой романа, всемирно известный профессор Зенон Фаркаш.)

В ряду венгерских романов о рабочем классе «Ответ» занимает исключительное место. Мы уже упоминали о том, что традиционной темой венгерского романа был разрушающийся мир джентри; в тридцатые годы, с приходом в литературу так называемых «народных писателей», появились герои-крестьяне и образы вышедшей из крестьянской среды интеллигенции. Правда, уже у Морица мы находим среди его персонажей рабочих, особенно у Лайоша Кашшака в его крупномасштабной, горьковского звучания автобиографии («Жизнь человека») и в других романах, а также в рассказах Лайоша Барты, в новеллах Эндре Андора Геллери, с их «волшебным реализмом», но нигде в венгерской литературе не обнаружим мы образа рабочего, воссозданного в процессе его формирования с такой интенсивностью и фресковой полнотой, как в «Ответе». Но еще важнее то, что Балинт Кёпе, этот пролетарский юноша, — герой истинно жизненный, достоверный, несхематический. Это говорит о глубоком знании писателем жизни и его незаурядном художническом мастерстве. В самом деле, Дери имел возможность основательно познакомиться с судьбами рабочих, рабочего движения и был поистине призван к созданию такого исторического полотна, где личные судьбы были бы скоординированы с борьбой всего класса, где с впечатляющей силой проявилась та неудержимая тенденция, которая указывала в будущее.