А если они действуют без наводки, то переворачивают все верх дном в поисках его. — Она набрала комбинацию, открыла сейф и аккуратно положила в него конверт с паспортом.

Плам быстро проглядела папку с немногочисленными бумагами.

— Здесь на бланке Малтби засвидетельствовано, что картина была приобретена ими в 1989 году на аукционе у «Борден и Плоу» в Суссексе — это, наверное, какая-то мелкая провинциальная фирма, потому что я даже не слышала о нем. Картина, должно быть, досталась им по дешевке, иначе Малтби обязательно приложил бы счет.

— Да ну ее к черту, — отмахнулась Синтия. — Давайте забудем эту дерьмовую фальшивку на несколько часов и прогуляемся по городу.

Выводя серебристый «Мерседес» из гаража, Синтия говорила:

— Полагаю, вы не прочь посмотреть город, поэтому я собираюсь очертить его большим не правильным четырехугольником.

Автомобильная стереосистема выдавала «Америку» из «Вестсайдской истории». Они мчались по Тихоокеанскому прибрежному шоссе. Справа от них тянулась изломанная линия гор Санта-Моника. Когда ландшафт менялся, Синтия подыскивала в системе соответствующую мелодию.

— Я люблю океан, — говорила она, — и огромное небо, и всепроникающее ощущение того, что возможности здесь так же безграничны, как океан. Вся остальная Америка смеется над нашими экспериментами и традициями, а затем стыдливо тащится вслед за нами. Здесь люди живут так, как будто завтра уже наступило, поэтому они быстро привыкают к любой новой технике и верят, что их не обманут, покупают ли они готовый обед или личный самолет.

Синтия повернула направо на Топангу и включила запись «Мы чемпионы» в исполнении Фредди Меркьюри. На развязке она съехала на Голливудскую автостраду и направилась назад к центру города.

— А где сам Голливуд? — поинтересовалась Плам.

— Мы только что проехали его, — сказала Синтия. — Вам там нечего делать. Голливуд — это сплошная грязь: сутенеры, проститутки, наркоманы, разочарованные туристы с камерами, обалдевшие от погони за мифом новички. — Она рассмеялась. — Вообще-то, Голливуда нет и никогда не было. Голливуд — это некое внутреннее состояние, это крупнейший из всех существующих мифов.

— Ваши слова звучат слишком уж цинично, — заметила Плам.

— Жизнь, она, знаете ли, постоянно учит, — с грустью откликнулась Синтия. — Раньше я, бывало, задумывалась, почему мне потребовалось целых пятьдесят лет, чтобы стать взрослой. А теперь вижу, что любой разумной женщине требуется не меньше пятидесяти лет, чтобы понять этот безумный мир. — Она вдруг выключила музыку и встряхнула головой, отбрасывая с лица белокурые пряди. — Таким, как я, приходится пробиваться к успеху, стиснув зубы. Бабы вокруг сволочатся, мужики устраивают западни, в которые мы обязательно попадаем. Мы чувствуем, как в наши спины впиваются ядовитые стрелы, но думаем, что, наверное, виноваты в этом сами, что, наверное, вели себя где-то как-то не так. И продолжаем рваться вперед, не догадываясь, что это просто психологическая война, которая всегда ведется против нас.

Движение остановилось из-за случившейся впереди аварии. Синтия чуть слышно выругалась.

— Мы делали карьеру, чтобы быть независимыми и не рассчитывать на других. Кому-то это удалось, но с каким трудом! Успех, за которым гнались, отнял все время, заставил забыть обо всем на свете. Я не имею в виду забыть вышивание гладью, как вы понимаете. Я говорю о поисках смысла моей жизни.

Плам, как всегда, слушая такие откровения, растерялась. В Англии никто не говорит о своих чувствах, а вот в Америке каждый, не задумываясь, обнажает свою душу перед любым — знакомым и незнакомым.

— Я как раз начинаю задумываться об этом, — осторожно заметила она.

Движение впереди возобновилось.

— У вас счастливый брак? — между прочим поинтересовалась Синтия.

— Я не уверена в этом, — после долгой паузы пробормотала Плам.

— Я была замужем минуты две.

— И что у вас произошло?

— Разве это имеет значение? Это был один из тех союзов, которые разваливаются потому, что мужчина рядом со своей удачливой женой чувствует свою незначительность. Могу только добавить, что я-то не чувствовала себя значительной.

Ветер резко рванул их волосы.

— У нас это не так, — словно оправдываясь, сказала Плам. — Наша проблема в том, что мы оба добились успеха, только Бриз доволен этим, а я нет, и он не понимает, почему.

— А почему все-таки?

Плам задумалась на секунду.

— Это выматывает и пожирает тебя. Занятия живописью приносят мне удовлетворение, но дело приняло такой оборот, что я занимаюсь ею еще и для того, чтобы избежать всего остального в моей жизни — чтобы спрятаться от реальности. Кстати, я не знаю, что такое реальность. Я боюсь остановиться и посмотреть на свою жизнь, потому что не хочу увидеть себя превратившейся в машину, печатающую деньги. Бриз дал мне возможность заниматься живописью. Но теперь я понимаю, что он же не даст мне остановиться.

— В этом-то все и дело, милая. Успех не оставляет времени на то, чтобы порадоваться ему или хотя бы подумать, почему не оставляет. Я вижу то же самое в жизни своих клиентов-кинозвезд: в конечном итоге они готовы отдать целые состояния, чтобы о пять стать такими, как все.

После того, как «Мерседес» свернул к гавани, Плам робко спросила:

— Синтия, вы испытывали когда-нибудь беспричинную печаль?

— Вы имеете в виду ощущение, подобное липкому туману, который медленно опускается вокруг и делает всякое усилие над собой немыслимым? Кто же не испытывал такого? Ах, да какого черта! Только Золушка оказалась счастливой в конечном итоге.