Стефани с сожалением отправила в рот последний кусочек ватрушки.

— Плам, если вы всерьез намерены заниматься этим поиском, вам надо знать разницу между гражданским процессом, возбуждаемым частным лицом, и уголовным делом, которое заводит полиция. Для уголовного дела надо располагать весьма солидными доказательствами, но вы должны быть нацелены именно на это. Если оно у вас не выгорит, начинайте гражданский процесс.

— Но у меня нет таких намерений.

— А я думаю, что ваш друг Виктор не позволит ободрать себя на девяносто пять тысяч долларов, он попытается вернуть их.

Стефани попросила еще охлажденного кофе.

— Беда в том, что многие владельцы вообще не хотят иметь дело с правосудием. Если это гражданский процесс, на них ложатся судебные издержки, и тяжба, как правило, оказывается страшно утомительной и дорогой, особенно в Штатах. Даже с неопровержимыми доказательствами на руках можно проиграть процесс. Потому что правосудие — это еще не справедливость, а просто игра по каким-то нелепым и нелогичным правилам, которые почему-то называются законом.

Когда Плам попросила счет, Стефани добавила:

— Кроме больших денег, процесс отнимает еще и массу времени. Поэтому владельцы предпочитают махнуть рукой на свои потери и забыть о подделке, особенно когда им не хочется шума в прессе, а им, конечно, его не хочется, если у них есть другие ценности. Если грабитель узнает из «Пост», что вы отдали целое состояние за картину, которая к тому же оказалась подделкой, он тут же смекнет, что вы: во-первых, растяпа и, во-вторых, богатый человек.

Прощаясь на выходе из кафе, Стефани подбросила Плам еще одну информацию:

— Крупнейшие лондонские аукционы лучше всех владеют методами распознавания подделок. Хотя это не значит, что они никогда не допускают продажи какой-нибудь фальшивки. Но старикам из Британского музея можно доверять.

Вечером Плам решила лечь спать пораньше, чтобы как следует отдохнуть перед вернисажем. Она включила телевизор, когда передача о Марго Фонтейн уже заканчивалась, и вдруг услышала, как прима-балерина говорит, что, став звездой еще в молодости и уже тогда получив международное признание, она едва ли находила в душе согласие со своим успехом.

— И лишь по прошествии времени я стала осознавать себя личностью, — призналась танцовщица. — Но, как ни смешно, даже в тридцать лет я не ощущала себя цельной натурой — если не находилась на сцене и не танцевала в балете. Только в танце я знала, кто я такая.

Плам хорошо понимала, что имеет в виду балерина, — для нее тем же самым была живопись. Без нее Плам не ощущала себя полноценным человеком.

Галерея была полна народу. Плам гадала, какая из проплывающих мимо нее шляпок принадлежит леди Бингер. Она знала, что Гарри пригласил ее и она приняла приглашение. Он сообщил, кстати, что официальное ее имя — Вильгельмина, но она предпочитает Вилли или Бинго, без церемоний.

Гости казались Плам теми же самыми людьми, которых она видела на разных выставках в Европе или Америке. В основном это были покупатели и продавцы. Сильным мира сего представляли богачей; банкиров, ссужавших деньгами владельцев галерей, ублажали смазливые девушки; оформители интерьеров и архитекторы сплетничали со своими знакомыми.

Художники беседовали друг с другом так же, как на любой другой выставке. Плам знала, что многие из них обычно слишком старались показать себя беспристрастными зрителями и «честно» сообщали свое мнение потенциальным покупателям, демонстрируя при этом презрение или агрессивность, или и то и другое вместе. Тут налицо был все тот же психологический надлом, неизбежный в их профессии из-за постоянных сомнений в себе или постоянной подавленности оттого, что вот, мол, талант у тебя есть, а признания нет как нет. Но для того чтобы тебя признали, надо иметь такой же нюх, как у шефа протокольного отдела Белого дома, и кожу толстую, как у грейпфрута.

Сквозь толпу к Плам пробился Гарри и прошептал ей на ухо:

— Старуха Бинго только что прибыла. Я представлю вас. Пробившись сквозь толпу, он подвел ее к коренастой матроне, одетой в бирюзовый ансамбль а 1а королева-мать. На бронзовом лице Гарри тут же засияла ослепительная улыбка:

— Очень рад, что вы смогли посетить нас, леди Бингер. Позвольте представить вам другую звезду этого вечера. Я рассказывал Плам о вашей замечательной коллекции, и ей ужасно хочется услышать о ней от вас самой.

Леди Бингер просияла.

— В таком случае, миссис Рассел, вам надо завтра побывать у меня на ленче. — Она посмотрела на шляпу Плам. — Кстати… она не подходит к вашему платью.

Плам щеголяла в наряде разбойника с Кэрнаби-стрит, которому мог бы позавидовать любой капитан пиратов, понимающий толк в моде. Поля ее рубиновой зюйдвестки были заколоты назад с помощью перьев фазана. Под расстегнутой рубашкой цвета имбиря виднелась темно-красная замшевая майка. Из-под малиновых расклешенных полотняных брюк с черной замшевой бахромой выглядывали ярко-красные парусиновые ботинки на платформе. Обувь на платформе Плам старалась надевать при любой возможности, чтобы стать чуть повыше и не закидывать голову при разговоре с нормальными людьми.