Шрифт:
— Конечно!
— А чай из блюдечка будешь?
— Это как? — Катя округлила глаза.
— Во дает, из блюдца чай не пила. Наливаешь и сёрбаешь, — Вася продемонстрировал. — Так вкуснее!
Она сёрбала так, что перекрывала вой ветра за окном. И с каждым разом норовила сделать громче предыдущего. А он не мог оторвать взгляда от русых волос, они прилипали к ее лбу, непослушно лезли в блюдце с чаем. Вася думал о ее коже, такой мягкой и раскрасневшейся от домашнего тепла.
— И правда вкуснее!
«Она совершенство».
«Раньше ты так только о козах говорил».
— Как ты заблудилась? — Вася подлил гостье новую порцию чая.
Катя поежилась, будто снова оказалась на улице.
— Я убежала.
— От мамы?
— Нет, мама спала. Она много спит, особенно когда выпьет свои лекарства, — девочка зачерпнула варенье большой ложкой. Запила чаем. — А вы тут один живете? Вам не страшно?
Вася помолчал немного.
— Страшно было, когда маменька умерла. А сейчас я не один, у меня козы. Они добрые. Никто не замечает, насколько добрые.
— Извините, я не знала, — Катя задумчиво уставилась на блюдце. — Машка пришла. Это сестра моя. Она когда пьяная…
Он заметил только сейчас. По детской коже рассыпались гроздья: синие и желтые, местами черные точки на шее и запястьях. Вася осторожно взял Катину руку в свою, задрал рукав легкой кофточки. Выцветшие следы боли тянулись до самого локтя, уходили выше, под ткань. Отдернулся, будто ударили его самого.
— Она хорошая, правда! — в детских глазах не читалось обиды. — Она мне кушать готовит и в школу отвозит. Только когда пьяная, любит меня меньше. Я тогда гулять ухожу на весь день. Сегодня вот, далеко зашла и заблудилась.
Вася больше не садился, кружил вокруг стола в раздумьях. Грудь распирало, но мужчина еще не понимал, что за чувство клокочет внутри, лишь сжимал и разжимал разом похолодевшие пальцы.
«Избавься от нее».
— Дядя Вася, может, телефон уже зарядился?
— Что? Да-да, сейчас проверю.
Он вышел в другую комнату. На улице окончательно стемнело, но Вася не стал зажигать свет, заметался в полумраке от стены до стены.
«Ее там обижают. Надо что-то делать».
«Избавься».
«Нет! А что, если она останется тут? Она ведь может остаться»?
От этой мысли в легких пропал воздух, а голова потяжелела. Мужчина ухватился за край комода, чтобы не упасть.
«У меня хозяйство, вдвоем прокормимся. Я буду заботиться о ней так, как никто не заботился! Я читать ей буду сказки, у меня ведь столько книг со сказками! А по теплу гулять будем в лесу, на речке купаться, ягоды собирать… Я ее варенье научу варить… И чай из блюдца»…
Он боялся дышать. Холодный пот щипал глаза, из носа текло по губам.
«От девчонки будут проблемы».
«Нам будет хорошо».
«Нет».
«Там ей плохо, а со мной будет хорошо. И козочки мои ее полюбят, и ты тоже полюбишь. Мы вместе будем о вас заботиться. Ведь можно так? Я позабочусь, вот увидишь, я»…
«Нельзя. Ее будут искать. И найдут. Здесь. С тобой. Тебе не забудут. Тебя не простят. Ее заберут», — слова, тяжелые как обух топора, бились в темечко, отдавались болью в черепе.
Вася трясся и рыдал, но стиснутые зубы не пропустили ни звука.
«Это люди. Спасая их, подставишь себя. Они не знают благодарности».
«Что мне делать? Я не хочу, чтобы с ней вот так…»
Несколько мгновений мужчина слышал лишь свое тяжелое дыхание.
«Есть вариант».
Вася замер. Он уже слышал эту фразу. Догадался.
«Всем на нее плевать. А ты не можешь помочь. Подумай, что ее ждет. В этой деревне. В этой глуши. Сегодня она наткнулась на твою хибару. А завтра замерзнет насмерть. Тебе ее не спасти. Я могу».
Мужчина обхватил голову руками. Хотелось кричать во весь голос.
«Больше не будет боли. Страданий. И никто не узнает».
Перед закрытыми глазами разрывались цветные вспышки.
«Отдай ее мне».
— Сюда смотри, урод! Видишь, что это? Что это, я тебя спрашиваю? — Макс тряс детской рукавичкой перед связанным.
Вася с трудом разлепил единственный уцелевший глаз. Дышать удавалось через раз: в горле пересохло, а ребра разрывались болью. Кровь на лице медленно застывала, словно карнавальную маску раздавили каблуком, а затем приклеили осколки к безобразной физиономии.