— Что за хрень?! — взвизгнул Сергей, отчаянно щёлкая пустым пистолетом в лицо (?) существа.

— А-а-а-а!!!

Глеб оглянулся. Кричали из водительской кабины.

«Ну всё, конец!» — успел он подумать, прежде чем фургон подскочил и завалился на бок, а сам бывший программист лишился чувств от удара головой.

В лобовое стекло влетело гигантское чёрное насекомое со старушечьим лицом.

— …опять стирать эти рубашки. Ещё и штопать! Нет, было бы здорово и растенья в кадках удобрять-поливать, но воду лишний раз потратить страшно.

— И не говори. Мыла-мыла весь пол, аж поясницу замкнуло — еле встала утром, так эти приехали и насвинячили! Козьим горошком своим насвинячили, Петрушу с Витей угробили, прости Господи!..

Обрывки фраз долетали до Глеба и постепенно вытаскивали его сознание из пучин забвения. Голоса, шаги, возня — всё приближалось и приближалось, пока не достигло предела громкости. Тело болело от неудобной позы. Единственное, что оставалось — это разлепить веки.

Серый бетонный пол. Блестящие коричневые стены. Искусственный свет не раздражал глаза, но от знакомого гудения мутило. Глеб попробовал пошевелиться; самое большое, что ему, привязанному к вертикально стоящему хирургическому столу, удалось — это повернуть голову.

Немигающий взгляд Аслана. Кровь, капающая из пробитого виска. Глеб в ужасе отвернулся…

— Не бойся, солнышко! С нами ты в безопасности, здесь тебя никто не обидит.

…но это не спасло. Старуха с горбом стояла спиной к нему и держала в морщинистых ладонях ручку перемазанной зелёнкой Настеньки. Заметив, что экс-программист очнулся, девочка заволновалась, но горбатая не дала ей даже пикнуть.

— Пойдём, моя хорошая, поищем тебе новое платьице, — и увела не особо упиравшегося ребёнка из комнаты. Глеб не рискнул крикнуть вслед, и они исчезли из виду. Лишь после этого страх уколол разум, и парень попытался. Но не смог.

— Очнулся, доходяга.

Голос принадлежал «губке для пуль», но в поле зрения влезла первая жертва расстроенных мужских нервов. Подростковых черт в её облике стало меньше, и девочка-кошмар выглядела вполне себе девушкой. Бегающий взгляд и непостоянная мимика не исчезли, но обрели новые смыслы. Смущение, обида, затаённая радость, стеснение — всё мелькало на лице, пока девичий взгляд сновал по телу Глеба, словно муха по свежевымытому зеркалу.

— Что, Манюша, в сердце запал?

Позади Манюши у стены располагался кухонный остров с плитой, а на ней стояла огромная кипящая кастрюля. «Губка для пуль» помешивала воду, бросая взгляд куда-то мимо Глеба.

«Вот блин…»

Рядом были привязаны Сергей с Михаилом. Рты у обоих также залепили скотчем. Мародёры находились в сознании и извивались так, словно что-то копошилось во внутренностях. От вида агонизирующих товарищей Глеба пробило на дрожь.

«Что же будет со мной?»

— Ну что ты, тёть Лен, — покраснела Манюша. — Скажешь ещё!

— Да ладно заливать! Вижу же, что запал. Я такие вещи всегда замечаю, можешь даже не шифроваться. Или, думаешь, я просто так в него ещё не подселила?

«Подселила?! Что эта клуша несёт?..»

Вдруг Сергей забился затылком о стол. Скотч запер крики в горле, но и то мычание, что пробилось, пополам со стуком наводило на жутчайшие подозрения.

«Подселила…»

Вдруг его живот с треском лопнул. Из-под одежды на пол хлынула содрогающаяся кровавая масса, кишевшая опарышами.

Сергей Мамкин затих. Навсегда затих.

— Ха! Ишь ты, неуживчивый какой, — усмехнулась тётя Лена, на всякий случай отходя от кровавого месива. Под трупом стремительно разрасталась лужа.

Михаил тоже затих, но не умер. Теперь он не дёргался, а лишь смотрел перед собой пустым, ничего не выражающим взором.

— Вот мужчина! — одобрительно качала головой тётя Лена, пока Манюша отвязывала «мужчину» от стола. — Уживчивый, неболтливый, мужественный. Прямо как Петруша. Будешь у меня Василием! Подожди, вот причешу тебя, побрею…

Новоиспечённый Василий нечленораздельно промычал.

В дверях снова появилась горбатая старуха.

— Ну, как там наш мальчик?

— Нормально, Ирина Фёдоровна, — весело ответила тётя Лена, — почти доварился, скоро будем ужинать.

— Нет, Леночка, я про этого бедокура. — Костлявый палец ткнулся Глебу в бок.

— А, этого…

— Ну что, мил-человек, — обратилась к нему старуха. — Думал, покуролесил, вскружил девушке голову, пролил её кровь — и наутёк? Непорядочно, непорядочно так поступать! Верно говорю?

Тётя Лена хохотнула. Манюша отвернулась.

— Смотри, как зардела, красавица моя! — продолжала горбатая. — Чистое сердце, неиспорченная душа. А ты! Эх-х… Ну, ладно. Вижу я, что глубоко внутри ты юноша порядочный. А раз так, то должен, как порядочный юноша, на девушке жениться! А не так: поматросил и умер.